– Пусть меня повесят!.. Да это же дядюшка Бенджи! – воскликнул Фестус. – Хо-хо-хо! Дядюшка, что за чертовщина! Это я, Фестус, впустите меня в дом.

– Э, нет, шалишь, больно ты хитер, братец, не знаю, кто ты такой есть, – самым невинным тоном воскликнул дядюшка Бенджи. – Мой дорогой племянничек, дорогой мой мальчик находится сейчас за много миль отсюда у себя в казарме и крепко спит, как и положено доброму солдату в такой поздний час. Нет, дружище, сегодня этот номер у тебя не пройдет, нет-нет.

– Да клянусь спасением души, это же я! – вскричал Фестус.

– Нет-нет, сегодня этот номер не пройдет, братец, нет, сегодня не пройдет! Энтони, подай-ка мне мой мушкетон, – сказал старик, отвернувшись от окна и адресуясь к пустой комнате.

– Давайте ломать ставни! Полезем через окно! – предложил один из гостей.

– Клянусь честью, мы это сделаем! – воскликнул Фестус. – Ну и сыграл же с нами старик шутку?

– Надо найти камень потяжелее, – пробормотал другой бражник, шаря возле стены дома.

– Нет, постой, постой, – сказал Фестус, напуганный этой воинственностью, которую сам же и породил. – Я совсем позабыл про его припадки. Если мы доведем его до умоисступления – а ему это раз плюнуть, – он еще, чего доброго, возьмет и отправится на тот свет, и тогда уж получится вроде как убийство. Друзья, нам придется удалиться! Впрочем, нет, мы можем обосноваться на сеновале. Положитесь на меня, я это мигом устрою. На карту поставлена наша честь. А теперь идемте, проводим мою красотку домой.

– Мы не можем, у нас нет шляп, – заметил один из солдат, известный у себя на ферме в Макл-Форде под именем Джейкоба Ноакса.

– Да, это верно: без шляп нельзя, – подтвердил Фестус, сразу впадая в уныние. – Но я должен пойти объяснить ей причину. Она влечет меня к себе, невзирая ни на что.

– Она ушла. Я видел, как она бежала через парк, когда мы колотили в дверь, – сказал еще кто-то.

– Ушла! – воскликнул Фестус, мгновенно стряхивая с себя меланхолию и скрежеща зубами. – Это он, мой противник, увлек ее за собой! Но я богат и езжу на собственном коне, а он беден и ездит на лошади короля! Ну, попадись мне только этот малый, этот рядовой солдатишка, этот простолюдин, я ему…

– Что? Продолжайте! – сказал трубач, выступая вперед из-за его спины.

– Я… – вздрогнув и оборачиваясь назад, проговорил Фестус, – я пожму ему руку и скажу: «Храни ее! Если ты мне друг, храни ее от беды!»

– Доброе пожелание. И я его исполню, – с жаром сказал Джон.

– А теперь – на сеновал, – объявил Фестус своим приятелям.

Тут все они без лишних церемоний покинули Джона, даже не пожелав доброй ночи, и направились к сеновалу. А Джон выбрался из парка и стал подниматься по тропе, ведущей к лагерю, глубоко опечаленный, что дал Энн повод к неудовольствию, и уверенный, что рядом со своим состоятельным соперником немногого стоит в ее глазах.

Энн была так взволнована различными происшествиями с участием представителей военного сословия, приключившимися с ней на пути домой, что почти не решалась выходить одна за пределы своего участка. Многочисленные военные – как солдаты, так и офицеры, – наводнявшие теперь деревушку Оверкомб и ее окрестности, с каждым днем все ближе знакомились с поселянами и почти бессменно торчали у калиток, прогуливались в палисадниках или сидели и болтали в сенях возле самых дверей, высунув из соображений учтивости руку с зажатой в ней трубкой за дверь, дабы не отравлять воздух в помещении. Будучи людьми добросердечными, приветливого нрава и любезного обхождения, они, естественно, оглядывались на любую хорошенькую девушку, проходившую мимо, и улыбались ей, чем приводили в смущение многих девиц, не привыкших к светским манерам. Каждая деревенская красотка вскоре обзавелась возлюбленным, а когда всех красоток расхватали, подошла очередь и тех, кто не мог претендовать на столь лестное звание, ибо большинство воинов не придавали никакого значения слишком длинному или слишком курносому носику, или небольшому изъяну по части зубов, или обилию веснушек, превышающему обычный стандарт англосаксонской расы. Так в селении Оверкомб начали завязываться многочисленные романы, а молодые люди, уроженцы сих мест, оставшись не у дел, были предоставлены самим себе и в своих одиноких прогулках, вместо того чтобы постигать величие природы, погружались в мрачные мечты о страшных способах мести, которую они уготовят храбрецам, почтившим своим любезным вниманием их деревню.