– Этак вы будете не столько поражать неприятеля, сколько обороняться от него.

– Что такое! – вскричал Фестус, и сиявшее самодовольством лицо его сразу потемнело как туча. – Что вы понимаете в языке военных – вы же никогда не держали сабли в руке! Я вовсе не собираюсь рубить его саблей. – И, насупившись еще пуще, он продолжил: – Я сражу его пулей. Я стащу с правой руки перчатку, скину с плеч козью шкуру, достану пороховницу, засыплю порох на полку и… Нет, не так, не годится. Я выхвачу пистолет, что висит у меня с правого бока, заряжу его и, когда раздастся команда: «Взвести курки!» – я…

– Значит, в разгар битвы еще остается время отдавать такие команды? – с невинным видом спросила Энн.

– Вовсе нет! – сказал кавалерист, снова вспыхивая как порох. – Я ведь объясняю вам только, какая должна была бы последовать команда, если бы… Ну вот! Вы опять сме…

– Я не смеялась. Право же, право, я не смеялась!

– Верно, я и сам вижу, что не смеялись. Мне показалось. Ну, затем я ловко прицеливаюсь – смотрю все время вдоль ствола… только вдоль ствола… и стреляю. Не беспокоитесь, я отлично знаю, как открывать огонь по врагу. Но, кажется, мой дядюшка восстановил вас против меня.

– Он не обмолвился о вас ни единым словом, – сказала Энн. – Но я уже, конечно, слышала о вас.

– А что вы слышали? Уж, верно, ничего хорошего. Ух, во мне все кипит!

– Нет, ничего плохого, – успокоила его Энн. – Просто вспоминали вас разок-другой.

– Ну скажите же, что обо мне говорили, будьте умницей. Я не терплю, когда мне противоречат. Ну же! Я никому не скажу, клянусь!

Энн принужденно улыбнулась, пребывая в замешательстве, наконец решилась:

– Нет, не скажу!

– Ну вот опять! – мгновенно впадая в отчаяние, воскликнул кавалерист. – Я начинаю подозревать, что меня просто здесь ни во что не ставят!

– Но о вас не говорилось ничего худого, – повторила Энн.

– Тогда, значит, что-то, может быть, говорилось хорошее, – тотчас успокоившись, промолвил Фестус. – Что ж, хотя у меня, не скрою, довольно много недостатков, кто-нибудь может меня и похвалить. Так это была похвала?

– Да, похвала.

– Я, конечно, не очень-то смыслю в земледелии, и не слишком умею занимать разговором, и не так силен в цифрах, но должен признаться, раз уж меня к этому вынуждают, что на эспланаде выгляжу не хуже других молодцев из нашей конницы.

– Безусловно! – сказала Энн. Хоть вспыльчивость этого воина и нагоняла на девушку такой страх, что мурашки бегали по спине, все же отказать себе в опасном удовольствии слегка его подзадорить она не могла. – Выглядите вы превосходно, и кое-кто говорит, что вы…

– Что же такое они говорят? Ну, понятно: говорят, что я красив. Только это не мне в похвалу, поскольку я не сам себя создал. Эй! Что вы там увидели?

– Ничего, просто какая-то птичка вспорхнула с дерева, – сказала Энн.

– Что такое? Просто какая-то птичка? – загремел кавалерист, мгновенно выходя из себя. – Я же вижу, как трясутся ваши плечи, сударыня. Берегитесь, не дразните меня этим вашим хихиканьем! Клянусь Богом, вам это даром не пройдет!

– Тогда ступайте своей дорогой! – сказала Энн. Она была так возмущена его неучтивостью, что у нее пропала охота над ним потешаться. – Я не желаю с вами разговаривать, хвастун вы этакий! Вы, Фестус, просто ужасный, противный невежа и такой обидчивый, что с вами невозможно иметь дело. Ступайте, оставьте меня!

– Нет-нет, Энн. Я не должен был так разговаривать с вами. За это я позволяю вам говорить мне все, что вам только заблагорассудится. Скажите, что никакой я не воин, или еще что-нибудь такое. Выбраните меня, ну пожалуйста, будьте умницей. Я дурак, пустомеля, просто мусор, меня нужно вымести на свалку!