Как и в случае с картами, все покачали головами. Генерал подошел к богато инкрустированной шкатулке, несколько часов назад подаренной молодой чете, вынул пистолеты и заглянул внутрь. Кроме них, там лежали два зарядных шомпола, деревянный молоток, пороховница с меркой, отвертка, пулелейка, запасные кремни, склянка с маслом, какая-то щеточка и пакля. Имелись и уже отлитые свинцовые пули.
Генерал осмотрел пистолеты, первый от второго отличался лишь цифрой на стволе:
– Лепаж! Кому-то из вас повезет! Быть застреленным из такого оружия очень даже куртуазно, – пошутил Веригин.
– Но господин генерал… – Угаров пытался найти какой-нибудь предлог, чтобы расстроить дуэль.
– Не из ружей же стреляться! – оборвал его Павел Павлович. – Не верить дворянину, пусть и польскому, оснований нет. Можно считать, что с оружием соперники знакомы одинаково. Остальные условия определили?
– Да, – ответил Рухнов. – Господин Тучин настаивает на подвижной дуэли. Сходятся с тридцати шагов.
– Хм, – расстроился генерал. – Разве это дуэль? С тридцати шагов лишь трусишки стреляются.
– Барьеры на расстоянии десяти.
– Вот это по-нашему!
– С десяти шагов? – ужаснулся Роос. – Это же убийство!
– Пан Шулявский не возражает, – закончил Рухнов.
– Прекрасно. Господа, время позднее. Чего тянуть? Пойдемте в парк, – предложил генерал. – Доктора, надеюсь, с нами? Вдруг раненым понадобится помощь?
Веригин взглянул на Глазьева. Тот заснул в кресле с очередным бокалом «медведя» в руках.
– Похоже, доктор у нас остался один. Опытом обладаете? – Павел Павлович подошел к Тоннеру.
– Да, – ответил Илья Андреевич. – И большим. В последнее время появилась мода стреляться в присутствии доктора. Потому в Петербурге почти не высыпаюсь! Все дуэли, как на грех, ранним утром.
– По дружбе ездите или за деньги? – уточнил с издевкой Терлецкий.
– Встать в полпятого могу лишь за вознаграждение, – сказал Тоннер.
– Доктора всегда извлекали выгоду из дуэлей. – Генералу вспомнилась очередная байка. – Я тогда полком командовал. Мой ротмистр Иванов-четвертый…
– Имя Иванов, а фамилия Четвертый? – уточнил, как всегда, записывающий Роос.
– Тьфу, дурак! – в сердцах выругался генерал на родном языке. – Мало того, что перебивает, так еще чушь несет. – И снова перешел на французский: – Иванов! Фамилия такая, очень распространенная, оттого во всех полках Ивановых как собак нерезаных. Вот и приходится различать. Первый, кто поступит, – Иванов-первый, следующий – Иванов-второй. Так вот, ротмистр Иванов-четвертый не поделил со штаб-ротмистром Ивановым-пятым некую девицу, Труболыс ее фамилия. Понять даму можно! С такой фамилией хочется поскорее замуж выйти, но Труболыс эта, как буриданова ослица, не могла решить, за какого из Ивановых? И посему каждому подарила надежду. На этой почве между четвертым и пятым возникла непримиримая вражда. Оба ходили от ревности бледные, с глазами, налитыми кровью, и держались петухами. Долго сие, сами понимаете, продолжаться не могло, и однажды один другого по пустячному поводу вызвал на дуэль. Четвертый выстрелил первым и прострелил пятому бедро. Тот упал, но вы знаете, раненый имеет право свой выстрел и лежа сделать. Прицелился и тоже прострелил четвертому бедро. Оба попали в лазарет. Я сумел разбирательство замять, уж больно офицеры были хорошие, рапорт написал, что несчастный случай произошел на стрельбах. Но приказал штаб-лекарю поместить их в одну палатку – мы тогда в лагерях стояли, не на квартирах. Лежат они бок о бок, ослица та, труболысая, к обоим ходит, пирожки домашние носит. Долго лечились! И так, знаете, сдружились, что по выходе из лазарета решили, чтобы впредь не ссориться, с этой дамочкой обоим лямур закрыть.