Порог спальни она переступила с легким сердцем, а потом сердце нервно дернулось и подпрыгнуло к горлу. Чтобы не закричать, Липа зажала рот руками.

…Это лежало на кровати – жемчужно-пепельное атласное платье и венок из белых лилий. На полупрозрачных лепестках поблескивала роса.

– Мамочки, – прошептала Липа, бочком подошла к кровати, самыми кончиками пальцев прикоснулась к платью. Ткань оказалась холодной и скользкой на ощупь, как лягушачья кожа. Липа отдернула руку, всхлипнула, усилием воли подавила острое и назойливое, как зуд, желание убежать.

Что же это?! Как такое может быть? Она же сменила замки, и ключи от квартиры есть теперь только у нее одной. Липа присела на край кровати, настороженно покосилась на платье. Что теперь делать с этим странным подарочком? Это же подарок?.. Ей достался очень галантный призрак. И вкус у него неплохой, только несколько архаичный, платье кроем больше напоминало средневековый наряд какой-нибудь знатной европейской дамы, чем современный вечерний наряд. Плотный лиф, глубокий вырез, длинные рукава, расширяющиеся книзу. И венок из лилий… Нет, этот прикид ей не подойдет. Извини, призрак. Такое платье может украсить хрупкую блондинку с длинными волосами и фиалковыми глазами, но никак не смуглую брюнетку со стрижкой «под мальчика». Липа криво усмехнулась, смахнула с полупрозрачного лепестка росинку. Нет, определенно на роль Офелии она не годится, но примерить-то можно…

Она сама испугалась этой бесшабашной мысли. Какие примерки?! Она ни за что на свете не наденет средневековое платье, поразительно смахивающее на подвенечное, оставленное ей не то призраком, не то сумасшедшим. Но ведь поискать на платье бирочки и ярлычки можно? Так она сможет хоть что-нибудь узнать. Смелее!

Никаких ярлычков Липа не нашла. Значит, сшита эта средневековая вещица не на фабрике, и подарок, можно сказать, эксклюзивный. Какая прелесть…

А все-таки она платьице примерит. Хотя бы для тренировки силы воли.

Руки дрожали, а зубы клацали, но Липа, пересилив страх и легкую брезгливость, надела платье, подумала немного и примерила венок из лилий. Придерживая шуршащий подол, она подошла к зеркалу. Зеркало отразило чудесную картину – тощая девица с нелепо торчащими из-под венка короткими волосами, с лицом, бледным до синевы и перекошенным от страха. Девица нервно теребила подол роскошного атласного платья и улыбалась улыбкой олигофренки.

– Класс! – сказала Липа и хихикнула. – Ничего себе Офелия!

В общем, платье сидело идеально, но не шло Липе категорически. Да и на шекспировскую героиню она была похожа не так чтобы очень. Скорее уж на паненку из гоголевского «Вия». Вот бы еще волосы подлиннее, и можно бронировать место в гробу…

Лилии пахли болотом, Липа поморщилась, сдернула с головы венок, зашвырнула его в дальний угол спальни, пригладила растрепавшиеся волосы. А может, и не растрепавшиеся вовсе, а просто ставшие дыбом от ужаса…

Что, черт возьми, на нее нашло? Ей бы бежать без оглядки, вызывать МЧС, милицию и охотников за привидениями, а она напялила дурацкое платье и любуется своим не менее дурацким отражением.

– Кофе! – сказала Липа нарочито громко. – Всем спасибо, а я пошла пить кофе! – И, не снимая «средневекового» платья, прошлепала на кухню.

Она всегда так делала, когда ей было плохо или страшно, – литрами пила кофе, очень крепкий и обязательно сладкий. Олежек называл ее пристрастие к сладкому кофе плебейским и прогнозировал ей в самом скором времени сахарный диабет. А Инга считала, что глюкоза улучшает мыслительные процессы и в некритических дозах очень даже полезна. Липа была с ней полностью согласна, особенно сегодня. Сегодня ее мыслительные процессы нуждались в дополнительной стимуляции как никогда. Она смотрела на поднимающуюся в турке рыжую пенку и думала, думала…