Но даже при всем этом повода роптать на судьбу у него не было. Он сохранил жизнь, возможность двигаться и не остался прикованным к коляске.

Тот жуткий день навсегда отпечатался в памяти. День, когда внезапно кончилось детство, и одновременно пришел конец счастью и беспечности. Исход одного неверного поворота руля. Крики родителей, последние в их жизни. Неутихающий плач сестренки. И собственная боль. Мерзкая, липкая, как смола, случайно запачкавшая руки. Только эта боль была везде, в каждой клеточке тела. Ее  оказалось слишком много. Даже там, где этого тела уже не осталось. Особенно – там. Двенадцатилетний мальчишка не понимал, как может столь мучительно болеть то, чего больше нет. Устал отводить глаза, чтобы не видеть черные от бесконечных уколов вены. Искусанные губы никак не хотели заживать. А сердце застряло где-то в прошлом, не желая смиряться с горькой действительностью.

Ему потребовался не один год, чтобы прийти в себя. Вернее, найти и принять того нового человека, в которого он превратился. Почти всему в жизни пришлось учиться заново. Дышать, не замечая переломанных ребер. Улыбаться, пряча от окружающих злые слезы. Ходить, сначала громыхая неудобными костылями, до крови растирая руки, а потом – на кажущемся ему отвратительным и чужеродным приспособлении, с котором он теперь свыкся. Сросся. Приспособился  двигаться так, что со стороны была видна лишь легкая хромота.

Сумел снова смотреться в зеркало, без ненависти и обиды разглядывая многочисленные рубцы, которых было много и для десяти жизней. И в его одной даже с таким багажом нашлось место для радости. Сестра, дорогой, любимый человечек, драгоценная часть утерянного прошлого и светлое настоящее без условий и насмешек. Работа, к которой он стремился так долго, превозмогая боль и нищету. Стабильность и уверенность в возможности выжить, несмотря ни на что.

Только такая жизнь не подходила для нежной девочки, до сих пор верящей в сказки. Ничего сказочного не было в том, что его окружало,  и пачкать ее светлый мир собственной действительностью он не собирался. Поэтому и не имел права играть чувствами, сближаться, чтобы потом оставить. Девушка не заслуживала такого.  Только не она. Ей и так уже вполне хватало боли, чтобы страдать еще и из-за него.

 И Кирилл молчал, избегая любой возможности остаться с ней наедине. Видел в этом единственный выход, совершенно не доверяя самому себе. Пройдет время, и она забудет. Должна забыть. Так будет лучше для них обоих.

Катя все понимала. Он жалел о том, что случилось. Это было слишком очевидно. И мучительно. Но могла ли она претендовать на другое? Кирилл ведь ей ничего не обещал. Да и поцелуй вряд ли бы случился, не пристань она с тем леденцом. Просто смешно: глупая девчонка предлагает преподавателю конфету. Еще и почти вешается на шею. Требует продолжения. Он наверняка не стал это комментировать только благодаря своему такту.

Теперь после лекций она старалась уходить из аудитории как можно быстрее. Не задавать лишних вопросов. Вообще поменьше попадаться на глаза. Зачем смущать человека своей совершенно не нужной заинтересованностью? Мало ему своих проблем, чтобы еще забивать голову поступками несдержанной студентки?

Предстоящий зачет впервые ее пугал. Не вероятностью плохой оценки: в своих силах она не сомневалась, – необходимостью столкнуться с Кириллом  лицом к лицу, без свидетелей. Он всегда вызывал студентов по одному, и в этот раз наверняка не станет делать исключений.

Поэтому Катя готовилась прилежней обычного. Почти наизусть выучила все билеты, чтобы максимально сократить время для ответа. Была готова говорить без подготовки, только бы избавить и себя, и его от тягостных минут наедине.