Опасения потревожили их понапрасну: компания прошла мимо, мельком одарив взглядами разношерстную троицу ребят. Сам же Бланш в действительности оказался безобиден и учтив. И только когда они пришли к месту, где условились переночевать, Озанна одолел Бланша расспросами.

– Мой принц…

– Если ты сейчас обращался не к мулу, то тебе стоит запомнить на время нашего путешествия, сколько бы ты нас ни сопровождал: меня называй по имени, а на людях – так братом Полем, и никак иначе.

– Я вас понял, брат Поль, – улыбнулся Бланш. – Вы позвольте мне рассказать все сначала, а если у вас найдутся ко мне вопросы, вы тут же их задавайте.

– На том и условимся, – согласился Озанна. – Начни с того, как ты очутился во дворце и познакомился с вдовствующей королевой.

– Как и все прочие артисты балагана – по приглашению Ферроля. Он пришел к нам с небольшой армией гвардейцев – так боялся трущоб – и, дыша через платок, уверял, что королю требуются такие, как мы. У нас не совсем обычная труппа: балаганщик набирал людей с явными уродствами.

Услышав начало истории, Озанна засмеялся, разочарованно и очаровательно одновременно. Ода чувствовала, как в нем заболела насмешка над их семьей, и в подтверждение догадки принц изрек:

– Бедный, бедный Ги! Заполучил на голову корону, а покоя не нашел. Да знаю я, Ода, что ему больно, но разве я в том виноват? Что ты смотришь на меня, как овдовевший лебедь? Мне его не жаль – никогда не было жаль. Он готов меня убить не за мои деяния и даже не за суть, а за то, кем сам является. Вот, погляди. – Он ткнул в горб Бланша. – Слушай-ка! Может, мне стоит себя порядком изуродовать, и тогда мы сможем жить единой семьей? Как думаешь, выбитых зубов и раскроенного лица ему будет достаточно? Или имеет смысл отрезать еще, скажем, ногу?

Ода смотрела на него, всем видом осуждая.

– Он тебя ненавидит за двоих: за себя, несчастного, и за тебя, бесстыдника. Ему обидно, а ты не стеснялся его обиду бередить, – буркнула принцесса.

Бланш наблюдал за их перепалкой и, только когда Озанна насмешливо мотнул головой и промолчал, продолжил:

– Ферроль сказал, что король желает доверять только людям, которые могут его понять. Во дворце нас отмыли, переодели и наспех обучили обращениям. А потом король просто раздал всем должности и титулы… Это было так неестественно и даже страшно.

Озанна ради душевного спокойствия Оды сдерживал смешки, но вопрос вырвался сам:

– И кем же он назначил Йомму?

В ответ Бланш тяжко вздохнул и поделился:

– Вот над кем смеяться не стоит, так над вашим братом-герцогом. Всем сейчас несладко, а ему больше прочих. Он пытался вразумить короля, но тот постоянно затыкал его и прилюдно шпынял и, исполнившись к нему злобы, назначил главным придворным шутом. Повелел сделать для герцога стальной колпак, похожий на корону, но кривой и с бубенцами, и заставил носить денно и нощно. Он так на него обозлился… Я сам видел, что у того колпака с изнанки торчат неотесанные заклепки, что шипы, а у герцога кровь на висках…

Он остановился, потому что Ода рыдала, громко сморкаясь в подол. От улыбки Озанны не осталось и тени, он с горечью смотрел на сестру и тянул к ней руку, от которой та отмахивалась. Безмолвие затягивалось, и Бланш уже жалел, что насыпал подробностей. Когда Ода уняла плач, то сама попросила его продолжить.

– Кому и какие должности раздавать, решал король, но нередко по наушничеству Ферроля. Отчего‑то сей человек вцепился в меня с самого прибытия, выбил у короля назначение его помощником. Проварившись в дворцовой клоаке, я понял, что места хуже не сыскать, – на окраинах даже в голодный год не так сволочно жилось. Но Ферроль скоро мне доверился и допустил ко многим делам. Так я имел знакомство и с вдовствующей королевой. Ваша матушка в порядке, насколько таковой может держаться женщина в ее положении. Она всеми силами пытается вам помочь. Потому отправила меня: сначала я отыскал брата Джоната, а потом вышел на ваш след.