Появились еще две «тридцатьчетверки». Всего две, но они могли двигаться, они поворачивали башни и стреляли куда-то выше, в сторону леса.

Дорого обошелся тот бой в дыму, когда Задорожный выскочил прямо на немцев и завязал дуэль на коротких дистанциях. Били друг друга прямо в упор. Побеждал тот, кто успевал выстрелить первым, кто успевал повернуть башню, навести орудие. И капитан Балакирев сгорел.

Открылся люк крайнего танка, оттуда показалась голова лейтенанта Задорожного. Он снял шлемофон и помахал Соколову. «Кажется, все», – подумал Алексей, видя, как пехотинцы спешат по склону к двум немецким танкистам, с готовностью поднявшим руки.

– Логунов, спускайся к нашим, – приказал лейтенант, отсоединяя разъем ТПУ. – Прикрой и помоги с ремонтом. Если что, на буксир и – за высотку. Я наверх, на КП батальона.

Командир корпуса спрыгнул с брони, не дожидаясь помощи адъютанта, но тут же пошатнулся. Если бы не один из офицеров, подхвативший генерала под руку, тот бы обязательно упал.

– Ничего, ничего, – опираясь на руку офицера, проговорил генерал. – Благодарю вас.

Соколов смотрел на бледное лицо комкора, на грязный бинт, скрывавший всю нижнюю часть его правой руки, и думал: сколько же силы в этом человеке! Лейтенант знал, что колонна, в которой шли машины штаба корпуса, попала под бомбежку. Генерала Борисова чудом успели вытащить из-под горящих обломков перевернувшегося броневика, прежде чем тот взорвался.

Два часа офицеры штаба корпуса выходили к Еремеевке вместе с красноармейцами комендантского взвода, пока в лесу не наткнулись на немецкую разведку. Бой был скоротечным, генерал, контуженный еще во время бомбежки, получил еще и ранение в руку. И только к вечеру вчерашнего дня группу офицеров подобрали бойцы разведроты и доставили на КП корпуса.

После четырех часов отдыха Борисов отправился осматривать позиции и ставить задачу сводной механизированной группе, прикрывавшей отход корпуса. И вот по пути он решил заехать и лично познакомиться с положением дел на высоте 87,6, ключевой в арьергардных боях на пути к Воронежу.

– Исполняющий обязанности командира стрелкового батальона старший лейтенант Голобородов! – доложил молодой офицер в грязной гимнастерке, поспешно сорвав с головы каску и поправляя пилотку.

– Молодец, молодец! Хорошо держался, – кивнул генерал и, пожимая герою руку, приказал адъютанту: – Подготовьте приказ: утвердить старшего лейтенанта командиром батальона.

Никого из офицеров в батальоне не осталось. Голобородов был последним. Да и от всего батальона осталось личного состава – меньше роты.

Соколов, как только закончился бой, сразу отправился искать комбата. Он видел разрушенные окопы, блиндажи, пулеметные гнезда и воронки. Воронки повсюду – еще дымящиеся, смердящие сгоревшей взрывчаткой, от авиационных бомб, от артиллерийских снарядов. Весь истерзанный ландшафт между высотой и двумя лесочками на севере устилали трупы немецких солдат, там же чернели сгоревшие танки и бронетранспортеры. Соколов насчитал вчера четырнадцать танков и восемь бронетранспортеров. Пять танков и два «ханомага»[2] подбили его танкисты.

В батальоне осталось всего четыре противотанковых ружья и две 45-миллиметровые противотанковые пушки. У одной был разбит прицел, и артиллеристы наводили ее во время боя через ствол, умудрившись все же подбить один танк.

Соколов приказал вырыть пять танковых окопов в боевых порядках батальона на высоте. Из подбитых во время боя западнее высоты машин он выбрал одну «тридцатьчетверку» и два немецких «Т-III», у которых были повреждены двигатели. «Тридцатьчетверками» они растащили подбитую технику так, чтобы перекрыть немцам обходные пути, если те захотят повторить маневр. А заодно чтобы встретить их огнем из трех танков, которые еще могли стрелять. Несколько артиллеристов и выживших танкистов должны были сделать это, забравшись в трофейные танки.