Очень больно. Очень.

– У меня нет слуха! Я не слышу тебя! Не слышу! Не слышу-у-у!..

Елизавета кричит в голос, как кричала бы, если б на нее напал грабитель или дикое животное. Или она обварила бы руку кипятком. Во всех трех случаях Карлуша знал бы, как поступить, чтобы защитить дочь и уменьшить ее страдания. Но случай с Женщиной-Цунами – особенный, он не имеет решения и не имеет выхода, перед ним старый добрый Гейнзе бессилен. Ему остается лишь трясти губами и приговаривать:

– Ну успокойся, успокойся, пожалуйста!..

Успокоиться просто необходимо, тем более что эксцентричное Елизаветино поведение уже привлекло нежелательных зрителей и к столику, за которым она сидит, несутся «МАРИНА» и охранник. Клуни и Гвинет Пэлтроу, играли ли они парочку влюбленных в каком-нибудь из фильмов?

Вроде нет, но кто их знает! Может, и играли. В мелодраме с безоговорочно счастливым концом. В ужастике, где счастливый конец определяется одним: выжил ты после кровавой бани или отбросил коньки. Психическое здоровье героев при этом в расчет не берется.

– Что случилось? – спрашивает «МАРИНА» с недовольством в голосе, ей совсем не нужны потрясения и неприятности.

– Ничего… Ничего страшного, – лепечет Карлуша. – Девочке стало плохо, но сейчас все пройдет. Нам нужно на воздух…

– Вам уже давно… нужно на воздух. – О сочувствии к парочке мутантов и речи не идет.

– Пойдем отсюда, блюмхен.

– Еще как пойдем. – Елизавета наконец-то прекращает орать. И принимается сверлить «МАРИНУ» глазами.

– Что ты так на меня смотришь? – не выдерживает администраторша.

– Вот вы… Каких модных дизайнеров вы знаете?

– Модных дизайнеров?

– Дизайнеров от моды… Лагерфельд там, Джорджио Армани…

– Угу… – «МАРИНА» явно сбита с толку. – Гуччи, Версаче, Валентино…

– Еще!

– Дольче и Габбана, Жан-Поль Готье, Кэлвин Кляйн…

– Еще!

– Джанфранко Ферре, Модный дом Прада, англичане, двое или трое, так – навскидку – не скажу…

– Спасибо, и этого достаточно. А та женщина, которая сидела с нами… Кто она?

– А ты разве не знаешь? – Брови «МАРИНЫ» ползут вверх.

– Не успела толком познакомиться.

– Это… очень известная персона. – Администраторша переходит на благоговейный шепот. Таким шепотом обычно передаются самые невероятные светские сплетни. Елизавета никогда их не генерировала и прилюдно подвергала остракизму, но сейчас не прочь выслушать «МАРИНУ» не перебивая.

Ни одно слово не будет упущено, ни одна запятая не затеряется.

– Она продюсер, весь шоу-бизнес у нее под каблуком. И телевидение тоже. Денег у нее куры не клюют. Захочет – озолотит тебя, захочет – в грязь втопчет. Она всё может. Всё! В этом году праздновала здесь свой день рождения, так кого только не было!..

– Кого?

– Разве что президента.

– Нашего или американского?

– Нашего.

– А американский?

– Этот тоже не приезжал, врать не буду.

– А все остальные?

– Все остальные были… И Элтон Джон был, и эта жопастая… Дженнифер Лопес, а уж о мелких сошках типа «Бони Эм» и иже с ними и говорить нечего.

– Жаль, мы не присутствовали, – нарочито громко вздыхает Елизавета. – Правда, Карлуша? И когда же случился этот потрясающий во всех отношениях праздник?

– Летом… Кажется, в июне.

– Двадцать второго, – произносит Карлуша, глядя перед собой невидящими глазами. – Двадцать второго июня.

…На обратном пути их настигает снег, первый в этом году.

Елизавета идет впереди, Карлуша заметно отстал.

До сегодняшнего вечера Елизавета ни за что не позволила бы ему отстать, взяла бы за руку. И они бы шли вот так – рядом. Радовались бы снегу, ловили его раскрытыми ртами и разговаривали о чем-то несущественном. Все их разговоры – несущественны, иногда они состоят из нескольких междометий. Иногда – из не слишком хорошо сочетающихся друг с другом немецких слов, чьи падежные окончания чудовищно искажены. Общей благостной картине полного взаимопонимания это не вредит.