Уважаемый тов. Троцкий! Я просил бы Вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем наоборот. Если бы Вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным[210].
В тот же день, 5 марта, Ленин продиктовал записку Сталину по поводу давнишней истории – выговора, который в декабре 1922 г. Сталин сделал Крупской. Записка была резкой. Ленин угрожал разрывом отношений:
Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее […] Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения[211].
Появление этого письма через два с половиной месяца после конфликта Сталина и Крупской всегда давало повод для различных предположений. Можно, конечно, думать, что Ленин именно тогда, в марте, узнал о сталинском звонке. Однако более убедительной выглядит точка зрения Р. Такера: Ленин лишь использовал старый конфликт с Крупской как аргумент в пользу снятия Сталина с поста генсека[212]. Все ленинские диктовки били в одну точку: Сталин чрезмерно груб. Такое обвинение было куда более действенным и понятным, чем любые другие возможные претензии к Сталину. Грубость против товарищей по партии несовместима с постом генерального секретаря этой партии.
На следующий день, 6 марта, Ленин вновь писал о грубости. Он продиктовал несколько строк для опальных грузинских большевиков, распорядившись направить копии записки Троцкому и Каменеву. Каменев выезжал в Грузию и должен был передать записку лично адресатам. «Уважаемые товарищи! – писал Ленин. – Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь»[213].
Осведомленные члены Политбюро однозначно оценили поступки Ленина как объявление войны Сталину. В последние часы перед отъездом в Грузию Каменев писал Зиновьеву: Ленин хочет не только примирения в Закавказье, «но и определенных организационных выводов наверху»[214]. Сам Сталин также чувствовал приближение грозы. 7 марта он получил ультиматум Ленина от 5 марта о разрыве отношений. Не затягивая, Сталин послал кислые извинения: «Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен «взять назад» сказанные […] слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят»[215]. В тот же день, 7 марта, Сталин отправил строго секретное письмо Орджоникидзе. Он предупреждал его, что Ленин направил противникам Орджоникидзе письмо поддержки. В связи с этим Сталин призывал к осторожности: «добиться компромисса […] естественного, добровольного»[216]. Из письма к Орджоникидзе очевидно следовало, что Сталин осознавал серьезность ситуации и лавировал, чтобы лишить Ленина козырей.
До недавнего времени подлинность антисталинских диктовок и действий Ленина, логично складывающихся в общую картину, никогда не вызывала сомнений. Лишь в последние годы в России были предприняты попытки объявить ленинские оценки фальсификацией[217]. Несмотря на наукообразное изложение и ссылки на архивы, эти попытки не являются действительно научными. В итоге все свелось к нелепой конспирологической версии: антисталинские диктовки сфабриковали и подбросили в ленинский архив сторонники Троцкого!