В 1896 г. умерла Елена; младших продолжала воспитывать одна Альдона. Но вся семья любила свою паршивую овцу: Альдона ходила к Феликсу, когда он сидел в тюрьме, посылала ему посылки и письма даже тогда, когда он стал главой ЧК и конфисковал семейное имение. Альдона вышла замуж и жила в независимой Польше, лично преданная, хотя политически враждебная Феликсу (4). Другая старшая сестра, Ядвига, вместе со своей дочерью (тоже Ядвигой) переехала в Советскую Россию, чтобы помогать Феликсу (обеих в 1930-х гг. арестовали, и Ядвига-старшая умерла в ГУЛАГе). Станислав Дзержинский стал биологом; его убили неизвестные бандиты в семейном имении во время революции (5). Из двух младших братьев Владислав стал профессором медицины, а Казимир – инженером. Они дорого поплатились за свое родство – их убили гестаповцы в 1941 и 1942 гг. Из всех братьев Феликса только один, Игнатий (1880–1953), умер своей смертью.

Как и Сталин, Дзержинский бросил гимназию, не сдав выпускных экзаменов. Он скрывался на фабриках и в трущобах Вильны, занимаясь марксистской агитацией среди рабочих. Ему пришлось выучить, кроме русского, идиш и литовский. Не достигнув и двадцати лет, он уже произвел впечатление на польских социал-демократов, убедив их оставить польский национализм и парламентаризм и стать в ряды международных революционеров. Подобно Сталину, Феликс сочетал фанатичное бунтарство с романтическим созерцанием. Его неизданные стихи подражают декадентскому настроению модернистов «Молодой Польши», особенно его любимого поэта Антония Ланге. Вот несколько строк, типичных для болезненного поэтического воображения Дзержинского:

Каждую ночь нечто навещает меня,
Бестелесное и беззвучное,
Некое таинственное видение
Стоит надо мною в молчании. […]
Дарит оно мне поцелуй,
Но этот дар непонятен мне:
Предлагаешь ли мне свое сердце
Или смеешься надо мной, о ледяная Дама? (6)

В отличие от Сталина Дзержинский всю жизнь пленялся сентиментальным болезненным рыцарством, даже тогда, когда он действовал с беспощадным хладнокровием. Годы тюрем и ссылок отучили его от нормальной жизни, так что он применял принципы Маркса и Ленина к общественной жизни точно с тем же простодушием, с каким адаптировал польский романтизм к своей личной жизни. 27 мая 1918 г. он писал, точно отшельник в пустыне, своей жене, остававшейся пока в Цюрихе:

«Некогда думать о семье или о себе… чем мощнее колесо врагов, окружающих нас, тем ближе оно к моему сердцу… Каждый день я должен брать в руки оружие еще более страшное… Я должен быть столь же страшным, чтобы, как верный пес, разорвать злодея на части… Живу своими нервами… Собственное сознание приказывает мне быть грозным, и у меня хватит воли, чтобы исполнять это веление до конца…»

Как Сталин в Вологде, Дзержинский в ссылке тоже привлекал женщин. В Вологде Сталин опекал Полину Онуфриеву; в 1898 г. в Вятке Дзержинский учился у Маргариты Федоровны Николаевой, женщины на три года старше его, тоже ссыльной. Феликсу тогда был двадцать один год, и это была его первая ссылка. Он назвался женихом Риты и добровольно поехал за ней еще дальше на север, в Нолинск. Здесь, получая от жандармов по пять с половиной рублей в месяц, они жили вместе. Она была хорошо образованной дочерью священника, и ее стараниями Дзержинский научился грамотно писать по-русски. Он даже смог прочитать по-русски «Капитал», но признавался, что читать классику, например «Фауста» Гете, на русском языке – выше его сил.

Дзержинский очень рано уверовал в собственную духовную силу. Он писал Альдоне: «Когда я увлекаюсь и начинаю защищать свои взгляды слишком горячо, выражение моих глаз так устрашает моих противников, что они не в силах смотреть мне в лицо». Через двадцать лет, в 1919 г., он писал сестре с восхищением: «Для многих людей нет ничего страшнее моего имени».