Когда садились в машину, Дима вспомнил, где слышал эту фамилию. У юриста, который завещание притащил, так фирма называлась.

– Василич, а Лямфельд – это кто? – спросил он.

– Да алкаш пропойный, лежит в хирургии, а что?

– Вроде слышал о нём, да не помню, где.

– Адвокатом раньше работал у бандитов, ну у братвы местной, Нефёдова того же от тюрьмы отмазывал раза три или четыре. А теперь вон, спился Семён Львович, скоро к богу своему еврейскому попадёт ответ держать, а там много всего накопилось. Ты сирену-то включи, а то едем, как крадёмся.

Герман Самойлов отложил предметные стёклышки, закрыл окуляр микроскопа. Теперь все больше на компьютере обрабатывали, с цифровыми камерами, а он любил по старинке посмотреть, через хорошую немецкую оптику. Поднялся и пошёл в хирургию. Пациенты в городской больнице лежали разные, кто-то мог позволить себе только тапочки из дома, а кто-то – отдельную палату и сиделку. Лямфельд даже тапочки не привёз, ходил в рваных носках и чужих шлёпанцах, но от этого он не переставал быть пациентом, и Самойлов относился к нему точно так же, как и к остальным.

– Чуров ещё взглянет, но похоже, нет там ничего серьёзного, – сказал он завхирургии. – А вот с печенью беда, долго не протянет.

– Сама знаю. Смотри, – она кивнула на монитор, – какой-то паренёк к нему пришёл, не от твоей жены?

– Нет, Зинка такими не занимается, город по-любому заплатит. Смотри, нервничает Лямфельд, чего это с ним?

Завотделением включила звук, выбрала прикроватный микрофон.

– Я заплачу́, – Лямфельд говорил тихо, но очень взволнованно, – я всё отдам, заработаю и отдам. Мне не сказали, что страховку нельзя платить при минусе, а если не предупредили, то это не моя вина. Я буду жаловаться.

– Обратитесь в суд, – паренёк встал, убирая планшет в портфель. – Вы же юрист, знаете, как это делать. Или в полицию заявление напишите. А если серьёзно, то напоминаю, ваш долг – сто сорок восемь тысяч триста пять, не закроете сами, спишем с поручителей. Прощайте, Семён Львович, девятьсот пятьдесят единиц спишутся за вызов, точнее, отразятся на балансе.

Лямфельд дёрнулся, словно пытаясь схватить парнишку за горло, но тот отошёл на шаг, равнодушно улыбаясь. А потом повернулся и вышел из палаты. Бывший адвокат закатил глаза, в уголке рта показалась пена, тело сотрясалось от судорог. Завхирургии вдавила кнопку вызова.

– Реанимацию в третью палату, срочно, – спокойно сказала она. – Мария Петровна, выясните, кто впустил в палату страхового агента, я эту сволочь своими руками задушу.

Я махал метлой, сметая человеческие отходы в лавсановый мешок – одноразовых местным дворникам не полагалось. За семь дней игра успела поднадоесть, а главное, раздражала невозможностью отсюда выйти. Что я только не делал, и искал дверь с подсказкой, и пытался разные предметы не по назначению использовать, окружающая реальность с каждым разом подтверждала, что она или действительно реальная, или как симуляция сделана на фантастическом уровне.

Зато эротическая составляющая оказалась на высоте. Доктор Брумель была женщиной страстной и решительной, осмотр закончился на кушетке, и к следующему пациенту, который пришёл без четверти четыре, мы только-только свои любовные дела закончили. Тут тело Соболева не подвело, несмотря на пожилой возраст и общее состояние, на время я даже забыл, что я – это не я, и полностью отдался процессу. Времени едва хватило, чтобы Оксана закрыла больничный.

– Ты бы в милицию обратился, – сказала она, – на боку синяк, словно тебе кто-то по селезёнке ударил. Я написала в заключении, но странно, что в больнице этого не заметили. Не помнишь, что произошло?