– Только не говори, что ты тоже уверовал в возмездие с небес, – приятельски тронув Надира за плечо, сказал Ас. – Мне достаточно рвущегося в церковь Волина.

Надир в ответ похлопал его по руке.

– Синьор Дон Кихот, синьор Дон Кихот, вы дома или опять не в себе? Твой профессор староват, но еще дома, Саша.

– Рад слышать, дорогой.

– И всё же, Саша…

– Да, Надир?

– Прочеши и своих, пожалуйста.

Илья внимательно вгляделся в вагонные внутренности, но никого подозрительного не выловил. Пара сонных мужиков в грязных мешковатых штанах. Тетка с рулоном. Дед с саженцем. Парень с ноутбуком: смотрит в него, а у самого глаза закрываются, того и гляди – клюнет носом экран. Смешной. Вагон тоже должен быть смешным, но вместо этого страшноватый: будто детскую книжку в истерике разодрали, и куда попало разбросали куски. Там – стишата про дядю Степу, тут – пол-лица Карлсона. Из-за двери хмуро щурится крокодил. А что ты хотел, Гена?!

Илья через стекло заглянул и в соседний вагон: нет, там тоже никого похожего. Может, и пронесет: Майе мерещится временами.

Ладно.

Сев в дальний пустой угол, он раскрыл сверток и еще раз пересчитал отпечатанные на клейкой бумаге флаги. Двадцать четыре. Ирландский зеленый колер, острые гербовые снежинки. В прошлый раз с красным отливом вдруг получились. Илья даже взялся ругаться с Митькой, но Майя сказала – даже лучше, эксклюзив. Он их так и назвал: «Сибирь под красными».

Когда объявили «Полежаевскую», Илья вышел из вагона и прошелся, кружась в идиотском танце, по платформе. Он всё еще боялся, что за ним топают цензоры. С чего-то взялся напевать, и на «до свидания милый, милый» от него брезгливо отшатнулся какой-то папик в клетчатом шарфе. Больше никого здесь не было. Платформу перекрывал пустой старый поезд, похожий на палку лежалой копченой колбасы. Из-за него по ту сторону запасного пути не было видно уже совсем ничего.

Илья впрыгнул в следующий состав – снова почти пустой – и теперь ехал до «1905 года». Здесь снова вроде как ремонтируют эскалатор, но понятно, на самом деле роют ад. Это по всему метро так: спешат поглубже закопаться, пока не началось. Пока в окно не стало просовываться серо-облачное, московское ежедневное. Осеннее разрывное. От этой пелены местные хотели бы схорониться даже в подземном аду. Они помнят, что метро – объект оборонный, значит, тут должно прятаться убежище.

А может, подумал Илья, эта вынимающая кишки осень в самом деле оружие массового поражения? Американы нас уделали, а мы даже и не сообразили. Какой-то там истребитель пятого поколения собираем из говна и палок, а в глаза продолжает сыпаться эта безнадега, от которой ноги проседают и руки начинают дрожать. Нет, в самом деле, в аду должно быть повеселее. А тут – только обернуться дёрном и сидеть в самой глубокой норе. Лишь бы не видеть этого всего, не вспоминать даже.

Выйдя из стеклянных дверей, Илья с ненавистью посмотрел вверх – неба не было. Вместо него камуфляжная мелкодисперсная пелена. Кажется, запули в нее бутылкой – она только с чмоканьем всосет. Еще и дождь сыплется…

Он прошел мимо темного пятна памятника, отсалютовав послюнявленными пальцами братьям-рабочим в бэтмановском плаще. Хорошо было бы на сам монумент флаг шлепнуть, но слишком место заметное – в момент заметут. Значит, через парк к Трехгорной мануфактуре, так ведь и собирался.

Между деревьями висели свалявшиеся клубки тумана. На лавках всё еще обитали какие-то полупьяные полупидоры. Недолго уже.

Илья чуть замешкался перед подземным переходом, потом плюнул и перебежал дорогу поверху. Береженого бог бережет. И даже если бога нет, у береженого по-любому остается больше очков жизни.