Обычно национальность человека определяешь по его лицу. Процесс иммиграции положил этому конец, и национальность стали определять по обуви. Но глобализация покончила и с этим. Теперь уже не встретишь ни финских мокасин из тюленьей кожи, ни немецких бутс. Теперь все носят «найк», будь ты баск, голландец или выходец из Сибири.

Она была азиаткой, по крайней мере генетически. Черные волосы острижены и взлохмачены. На ней короткая ветровка оливкового цвета, расклешенные черные лыжные штаны и бордовые туристские ботинки, похожие на туфли для боулинга. В корзинке, прикрепленной к велосипеду, лежал кофр.

Мне почему-то показалось, что она американка. Велосипед был старый, в стиле ретро – хром с бирюзой, крылья как у «шевроле», колеса с широкими, как у тачки, шинами и весом не меньше ста фунтов. Не велосипед, а настоящая причуда экспатрианта. Мне он показался прекрасным поводом, чтобы начать разговор, но поезд снова остановился. Велосипедистка подняла глаза, откинула волосы со своего прекрасного лица, и на мгновение мы встретились глазами. Гладкая кожа и абсолютно невозмутимое выражение делали лицо похожим на маску с живыми, одухотворенными глазами. Она отвела от меня взгляд, взялась за руль, вывела свое огромное транспортное средство из поезда и покатила к эскалаторам. Поезд тронулся, но мне не захотелось возвращаться к «Франкфуртер альгемайне». До своей остановки я просидел в состоянии сладострастного возбуждения или возбужденной сладострастности. Потом, пошатываясь, вышел из метро.

Я расстегнул пиджак и вынул из внутреннего кармана сигару. Из другого маленького кармашка я достал машинку для обрезания сигар и спички. Хотя до обеда было еще далеко, я раскурил сигару «Гранд Давыдофф № 3», затянулся и остановился, чтобы успокоиться. От сигар и двубортных костюмов немного проку. Я это прекрасно понимаю. Но они нужны мне. С ними я чувствую себя лучше. После того, что я пережил, я могу рассчитывать на некоторую компенсацию. Итак, в сшитом на заказ костюме и клетчатой рубашке я выкурил свою сигару средней крепости, и пожар в моей крови начал угасать.

Я хочу, чтобы вы понимали: я отнюдь не являюсь андрогином. Синдром дефицита 5-альфа-редуктазы обеспечивает нормальный биосинтез и периферическое действие тестостерона как в утробе матери, так и в младенческом и в пубертатном периоде. Иными словами, в обществе я функционирую как лицо мужского пола. Я пользуюсь мужскими туалетами. Правда, не писсуарами, а стульчаками. Даже принимаю душ после занятий спортом в мужских душевых, правда, делаю это осторожно. И обладаю всеми вторичными половыми признаками мужчины, за исключением одного: моя неспособность к синтезу дегидротестостерона лишила меня возможности облысеть. Я прожил мужчиной большую часть жизни, и теперь все происходит естественно. Когда же на поверхность всплывает Каллиопа, у меня это вызывает ощущение детского заикания. Она появляется внезапно и вдруг начинает рассматривать свои ногти или поправлять прическу. Это похоже на состояние одержимости. Во мне вдруг возникает Калли и натягивает на себя мою плоть, как свободную рубаху. Она пропихивает свои ручки в мешковатые рукава моих рук. Она вставляет свои обезьяньи ножки в мои штанины. И вдруг я ощущаю, что подчиняюсь ее девичьей походке, и пластика этих движений вызывает во мне пустую, праздную симпатию к девочкам, идущим домой из школы. Но это продолжается недолго. Волосы Каллиопы щекочут мне шею. Я чувствую, как она робко прижимается к моей груди – это ее старая привычка, – чтобы проверить, что там происходит. И болезненный жар подросткового отчаяния, пронизывающего ее, снова начинает поступать в мою кровь. Но потом так же внезапно она исчезает, съеживаясь и растворяясь внутри меня, и, когда я оборачиваюсь, чтобы бросить взгляд на свое отражение в витрине, я вижу сорокалетнего мужчину с длинными волнистыми волосами, тонкими усиками и эспаньолкой – что-то вроде современного мушкетера.