Интересно, что подобная же мотивировка есть в повести об ослепления «Василька Теребовльского «..поведа ми Давыд Игоревичь: яко Василко брата ти убил, Ярополка, и тебе хощеть убити и заяти волость твою…» (Л.253).

Но боязнь за собственную жизнь и волость вовсе не снимает вины со Святополка и Давыда, более того, художественно они изображены совсем иначе, чем в «Повести об убиении Игоря Ольговича». Здесь мы встречаем единственное в XI-XII веке изображение колебаний убийцы и показ зарождения преступного замысла. «Повесть об ослеплении Василька Теребовльского» – произведение, занимающее особое место в истории повестей о княжеских преступлениях и очень глубоко ставящее нравственные вопросы.

Итак, в двух ярких случаях предостережение-предупреждение о злодеянии является и мотивировкой, оправданием будущего преступника – в «Повести об ослеплении Василька Теребовльского» неприемлемой, в «Повести об убиении Игоря Ольговича» – такой, в которой изо всех сил стараются убедить читателей, и все же она выглядит нравственно несостоятельной. Каковы же истоки этого явления? Рассмотрим их.

Мотив самооправдания («не яз бо начал братью бити, но он»).

Первые мотивировки убийств в летописи отличаются фольклорной яркостью и полным отсутствием нравственного осуждения. Это относится как к убийствам вынужденным (древляне, убивающие князя Игоря), так и неправедным (убийство Олегом Аскольда и Дира). Очевидно, родовое общество воспринимало месть как норму, и разные формы ее никого не удивляли.

Вещий Олег говорит Аскольду и Диру: «Вы неста князя, ни рода княжа, но аз есмь роду княжа», и вынесоша Игоря: «А се есть сын Рюриков». И убиша Аскольда и Дира» (Л. 22). Древляне перед убийством Игоря: «Аще ся вьвадить волк в овце, то выносить все стадо, аще не убьють его, тако и се, аще не убьем его, то вся ны погубить». И послаша к нему, глаголюще: «Почто идеши опять? поимал еси всю дань» (Л. 53). Изощрённая по своему коварству месть Ольги (заметим, жители горели Искоростеня и попались на ее последнюю хитрость, потому что, действительно, поверили, что она уже полностью отомстила) считается в порядке вещей.

Первое убийство в летописи, которое, очевидно, воспринимается, как нечто неправедное – это поход Ярополка на Олега. Тут уже чувствуется желание летописца найти первоистоки братоубийственной резни и ненависти. Потому и приведен эпизод убийства Олегом Свенельдича на охоте, который заканчивается словами: «И о том быстье межю ими ненависть». Очень показательная фраза, в которой Ярополк оправдывает себя, перекладывая вину на своего воеводу. «И приде Ярополк над нем плакася и рече Свенелду: «Вижь, сего ты еси хотел» (Л.73).

Далее под 980 г. в речи Владимира к предателю воеводе Блуду появляется мотив самооправдания и мотивировки одного из самых коварных убийств древнего летописания – предательского убийства. Владимиром Ярополка: «. не яз бо почал братью бити, не он: аз же того убочься придох на нь» (Л.75).

Стремление летописца вложить в уста героев мотивировку и в то же время как бы доискаться первоисточника, первопричины зла встречается и в помещенном под 1128 г. в Лаврентьевской летописи повествования о Рогнеде (необычайно своеобразном). После неудачной попытки убить Владимир Рогнеда говорит: «Сжалиласи бях, за не отца моего уби и землю его полони мене деля; и се ныне не любиши мене и с младенцем симь» (Л.285). Все я это необычно яркое повествование приведено летописцем, чтобы объяснить вековую рознь и междоусобие и заканчивается фразой: «И оттоле бо взимають Роговоложи внуци противу Ярославлим внуком» (Л.285).