Иэн много рассказывал о своей матери. Об отце, который умер, когда Иэн был еще подростком, или о старшей сестре Люси, вышедшей замуж и переехавшей в Шотландию, – редко, и со всей остальной семьей он отношений словно бы не поддерживал, зато мать была, очевидно, важной фигурой в его жизни. Она жила одна в деревеньке где-то рядом со Стратфордом-на-Эйвоне, и каждое воскресенье Иэн ездил ее навестить. Софи (все равно склонная чрезмерно анализировать свои отношения, но особенно в данном случае, поскольку решительно постановила – решительно, – что эти не могут не сложиться) мысленно колебалась, считая близость Иэна с его матерью то трогательной, то настораживающей. Эта близость, безусловно, согласовалась с Иэновой заботливой и щедрой натурой, но в то же время здоро́во ли для тридцатисемилетнего мужчины встречаться с матерью так регулярно, так часто беседовать с ней по телефону?

Разумеется, Иэн рвался познакомить Софи с мамой как можно скорее, но Софи неделю за неделей сопротивлялась. И только после того, как они миновали многочисленные другие вехи – первый ужин с Лоис и Кристофером (с большим успехом), первый раз сказанное друг другу “Я тебя люблю” (в тихий миг одного необычайно скучного фильма, который она потащила Иэна смотреть в “Электрик”), день, когда Софи все же переехала к нему в квартиру (притащив с собой многие коробки книг, чтобы заполнить эти пустые полки), – она в конце концов уступила. И вот ярким воскресным утром в апреле они катили прочь из Бирмингема по трассе А3400 по непритязательной уорикширской сельской местности; пункт назначения – деревня Кёрнел-Магна, где Иэн родился и провел значительную часть своей жизни.

Софи радовала эта поездка – и не в последнюю очередь потому, что ей нравилась Иэнова манера вождения. Было в этом нечто сексуальное – наблюдать, как мужчина занят тем, что у него хорошо получается, за его постоянной расслабленной бдительностью, за тем, как он любезен с другими водителями, за его ощущением легкой власти над сложной, отзывчивой техникой. Отчего-то хотелось вложить ему руку между бедер и отвлечь его. Софи подразнила его так сколько-то, а когда беседа между ними начала усыхать, они взялись за словесную игру. Ее придумал Иэн: берешь последние три буквы номера ближайшей машины и придумываешь с ними фразу.

– Давай я начну, – сказал он и прочел три буквы с номера “воксолл-астра”, оказавшейся перед ними на развилке. “СКТ” – “Славный ксилофон Тони”.

Софи рассмеялась. Дурацкое это времяпрепровождение – в такие игры, как ей виделось, она бы играла со своими детьми, если они когда-нибудь появятся, – но зато она ощущала восторг, какой возникает от каникул после убийственной серьезности академического трепа (общение на факультете было настоящим испытанием). К тому же Иэновы представления о веселье, как обычно, оказались заразны.

– Ладно, – согласилась она. – “ЗЗА” – “Зоопарк заточает арфистов”.

– “ОПЛ”, – прочитал Иэн, глянув на “фольксваген-гольф”, пронесшийся мимо. – “Обсосы предпочитают лесбиянок”.

– “ВЖК” – “Великолепный желчный камень”.

Наконец они вместе засекли здоровенный черный “рейндж-ровер”, сдававший задом с подъездной аллеи.

– “ДВУ” – “Деррида вопиюще увиливает”, – произнесла Софи в тот самый миг, когда Иэн придумал:

– “Дохлый воняет удод”.

Они расхохотались, и не успела Софи осмыслить разницу между их вариантами решения, как они проехали указатель, приветствовавший их – и других осторожных водителей – в самой Кёрнел-Магне.

Деревня оказалась не совсем открыточной, какую ожидала увидеть Софи. Вероятно, Кёрнел-Магна не прошла бы конкурс как модель для пазла, у каких в магазине игрушек при садоводческом центре “Вудлендз” хорошие продажи. Начать с того, что, если подъезжать к деревне с севера, по обеим сторонам дороги высились новехонькие безликие дома, выстроенные из одинакового красного кирпича и поставленные чуточку слишком близко друг к другу. Смотрелись они довольно мило, но Софи себя в таком не представляла.