– Столько сахара! По-моему, я пила латте с орехами макадамии по крайней мере целый год.

– А я не могла обойтись без поджаренного зефира, – добавила подруга. – Помнишь?

Я кивнула.

Ее глаза засияли.

– И ели тирамису. – Трэйси расхохоталась. – О чем мы только думали?

Я тоже засмеялась, но мой смех был пустым, отвлеченным. Смех, наполненный сожалениями и тоской по тому, как все было раньше. Бутылочки с сиропом остались в далеком прошлом, как и две двадцатидвухлетние девушки с широко открытыми глазами.

Потягивая кофе без сахара, мы начали поиски. Мой взгляд метался из стороны в сторону, пока мы шли по Четвертой, а затем по Третьей авеню. По пути я вглядывалась в каждый проулок, заглядывала в каждый мусорный бак, в каждую щель. Дождь усилился, я натянула капюшон куртки, а Трэйси нырнула под навес.

– «Ле Марше» чуть дальше по улице, – сказала я. – Сейчас ресторан закрыт, но, возможно, Кэйд снова пришел туда.

Трэйси кивнула и пошла следом за мной.

– Думаю, что вероятнее всего встретить его там.

Мы молча прошли еще два квартала, и я выбросила стакан из-под кофе в урну. Говорить я не могла. Да и думать как следует тоже не могла. Я могла лишь переставлять ноги, сердце гулко стучало.

Я издалека увидела зеленый навес «Ле Марше». Я устремилась туда и не заметила автомобиль, приближавшийся справа. Водитель раздраженно посигналил, пока я озиралась по сторонам.

В ресторане было темно. Я заглянула в окно, потом внимательно оглядела улицу.

– Его здесь нет, – с отчаянием сказала я.

Трэйси достала телефон и ушла под навес, чтобы ответить на звонок. Я прошла несколько шагов, чтобы заглянуть в проулок за рестораном. Там было пусто, если не считать мусорного бака и картонной коробки.

Мы постояли несколько минут, потом я предложила пройти до Пятой авеню.

– Там есть приют для бездомных, – сказала я, вспомнив статью, которую написала в прошлом году. В ней шла речь об известном шеф-поваре, который объединил усилия с благотворителем и начал готовить еду для бездомных. Об этом никто не знал, пока это начинание не превратилось в компанию «Фуд Нетворк спешиал». Благодаря усилиям этих людей сэндвичи с обжаренным на гриле сыром заменили на сэндвичи с лососем и салатом из эндивия с грецкими орехами в сахаре. Мне хотелось бы думать, что именно моя статья, а не один-единственный репортаж по телевидению привела к тому, что эта инициатива стала событием года в области благотворительности.

– Мы могли бы посмотреть, не… – Мой голос прервался. Я все еще не могла поверить в то, в каком плачевном состоянии оказался Кэйд. В то, что я могу войти в приют и увидеть там его лежащим на пропитанной мочой койке.

Трэйси похлопала меня по руке:

– Не бойся, соберись.

Я кивнула, и мы направились к кирпичному зданию. Черная краска на двери облупилась. Беззубая женщина с грязными седыми волосами стояла на тротуаре и пила из бутылки, завернутой в коричневый крафтовый пакет.

– Вы копы? – спросила она низким хриплым голосом, отступая на шаг назад.

– Нет, – ответила Трэйси, – мы не копы.

Женщина кивнула и снова поднесла бутылку к губам. Я заметила незажившую рану на ее левой руке, она нагноилась и покраснела. Я внутренне содрогнулась. Трэйси взялась за дверную ручку.

– Может быть, нам повезет, – шепнула она мне.

Я прошла следом за подругой в вестибюль, где за столом сидел мужчина средних лет с козлиной бородкой и редкими волосами. Пахло немытым телом, мокрым ковролином, застоялым дымом сигарет, а еще печалью и разбитыми мечтами.

– Привет! – поздоровался мужчина и поднял на нас глаза. Его лицо было мне знакомо, и я мгновенно вспомнила его жизнерадостный тенор. Он, должно быть, тоже вспомнил меня. – Вы ведь репортер из «Сиэтл Геральд»?