Лицо Лючии приобрело горестное выражение.

– Я только сказала, – она попыталась объяснить, – что он о-очень красив. Джентльмен.

Николь потеряла терпение:

– Ради Бога, Лючия, девушка вроде тебя может проехаться в его изысканном экипаже раз или два, спать с ним, но английский джентльмен никогда не свяжет себя обязательствами перед прислугой. Это несерьезно. Не будь такой наивной, слышишь?

Уязвленная, Лючия нахмурилась.

– Я? Нет, не я. Я думала о вас, синьора. Он влюблен в вас.

Николь пристально посмотрела на девушку. Затем, успокоившись, мягко сказала:

– Не в меня, Лючия. Я не такая. – Она вздохнула и отдала поднос Лючии. – Теперь иди отнеси это на кухню.

Она опустилась на софу и откинулась на спинку, потирая лоб.

– Простите, – сказала Лючия, – я сама себе надоела.

Николь почувствовала себя ужасно опустошенной. Прием, с которого ее выставили, испортил настроение. Вдобавок зуб снова разболелся.

– Не важно, синьора. Это тоже забрать?

– Что?

Лючия указала на чашку Джеймса Стокера.

– Да. А теперь я должна пойти отдохнуть. Только отнеси поднос в буфетную, я поднимусь немного позже.

Лючия ушла с подносом. Николь потребовалось немного времени, чтобы прийти в себя. В конце концов она встала, взяв из пепельницы недокуренную сигару Джеймса Стокера.

Глядя на нее, она криво улыбнулась. Николь не сомневалась, что красивый молодой англичанин прежде имел дело с женщинами. Он не был неопытен, но слегка растерялся. О Боже! Каким контрастом по отношению к ней был Джеймс Стокер.

Еще невинный, но, Николь была уверена, быстро обучающийся. Он был неиспорченный, галантный. Лючия права: настоящий джентльмен. Ланселот, пользующийся недозволенными методами, хотя еще не знает, как это делается. Или, Боже милостивый, не задумывающийся о последствиях. Это его она хотела предостеречь, а не Лючию.

Он обладал достаточной властью, чтобы сделать доброту и великодушие нормой чувств.

Хмыкнув, Николь прошлась и высыпала содержимое пепельницы в пустую коробку из-под роз на столе под зеркалом. Затем в эту же коробку она сбросила оторванные листья и отрезанные стебли.

Конечно, однажды она сама увлеклась романтическими фантазиями. Вот о чем она мечтала: если бы я была из богатого дома, а не дочерью рабочего с бумажной фабрики… Сэр Джеймс Стокер, несомненно, из числа джентльменов, внимание которых ей приятно. Она очарована его прекрасными манерами, интеллектом и жизнерадостностью. Ах, вот еще что – прямота его взгляда заставляет собеседника смотреть в эти золотисто-карие глаза и верить каждому его слову.

Николь тяжело вздохнула. Она согласилась бы провести время с ним. Николь смахнула остатки цветов и листьев со стола, затем подняла карточку, которую доставили вместе с розами, и взглянула на нее снова. Карточка была не подписана, однако Николь сразу же узнала почерк, который не видела больше десяти лет. Она узнала его мгновенно по характерному наклону букв в одном повторявшемся слове: сожалею, сожалею, сожалею.

Она смяла карточку и швырнула ее в прочий мусор, покачав при этом головой. Да, однажды она уже сглупила, но больше не станет этого делать.

В тот же вечер, когда Джеймс паковал свои вещи, из Кембриджа прибыла телеграмма от Филиппа Данна. Джеймс вскрыл телеграмму и вынужден был присесть и прочесть ее дважды: «Не хотел говорить до выяснения тчк Твое имя внесено в почетный список на июнь тчк Предложено это как оценка реального значения твоих серьезных достижений тчк Уверен ее величество будет еще более щедрой тчк Огромные поздравления тчк Филипп».

Джеймс ошарашенно уставился на телеграмму. Почетный список представлялся королеве различными советниками и влиятельными людьми, облеченными властью, – список, из которого дважды в год, на Новый год и в день ее рождения, она выбирала чье-либо имя и награждала владельца дворянским титулом.