Этот миг встретил Гарри Трумэн.
Шок вскоре уступил место ужасу, причем не только у народа Соединенных Штатов и армий за рубежом, но и у самого Трумэна. «Не знаю, парни, случалось ли, чтобы на вас падал воз сена, – сказал преемник Рузвельта прессе, – но, когда мне сообщили о произошедшем вчера, я почувствовал себя так, словно на меня обрушились луна, звезды и все планеты». А когда Трумэн спросил, может ли он помочь чем-нибудь бывшей первой леди, скорбящая вдова Рузвельта удрученно покачала головой и ответила: «Можем ли мы что-нибудь сделать для вас? Ведь это у вас сейчас проблемы».
Однако отчаяние охватило не всех. «О, я чувствовал себя прекрасно, – вспоминал один из самых влиятельных и опытных людей в Вашингтоне, – потому что я знал его. Я знал, что он за человек». И действительно, те, кто по-настоящему знал Трумэна, вовсе не испытывали беспокойства, потому что, как сказал один железнодорожный бригадир в Миссури, который познакомился с будущим президентом в те времена, когда юноша содержал свою мать на 35 долларов в месяц, Трумэн «был в порядке с головы до пят».
Так началось то, что мы можем назвать невероятным экспериментом, в ходе которого, казалось бы, обычный человек оказался не просто в центре внимания, а на посту, требующем почти сверхчеловеческой ответственности. Мог ли обычный человек справиться с такой монументальной задачей? Мог ли он не только не испортить свой характер, но и доказать, что этот характер действительно имеет значение в нашем безумном современном мире?
В случае Гарри Трумэна ответ – да. Безусловное да.
Но этот эксперимент начался не в Вашингтоне. И не в 1945 году. Он начался за много лет до того с простого изучения добродетели и примера человека, о котором мы уже рассказывали в нашей серии. Позднее Трумэн вспоминал: «Его настоящее имя было Марк Аврелий Антонин, и он был одним из великих». Мы не знаем, кто приобщил Трумэна к трудам Марка, но мы знаем, к чему тот приобщил Трумэна. «Он писал в “Размышлениях”, – объяснял Трумэн свое мировоззрение, заимствованное у императора, – что четыре величайшие добродетели – умеренность, мудрость, справедливость и мужество, а способность человека их культивировать – все, что требуется для счастливой и успешной жизни».
На основе этой философии и наставлений родителей Трумэн создал своего рода личный кодекс поведения. Он неукоснительно следовал ему везде и всюду. «“Не надлежит – не делай; не правда – не говори”[16], – подчеркнул Трумэн в своем потрепанном экземпляре “Размышлений”. – Во-первых, без произвола и с соотнесением. Во-вторых, чтобы это не возводилось к чему-либо другому, кроме общественного назначения»[17].
Трумэн был пунктуален. Честен. Упорно работал. Не изменял жене. Платил налоги. Он не любил внимания и показухи. Был вежлив. Держал слово. Помогал соседям. Пользовался влиянием в мире. «С самого детства на коленях у матери, – вспоминал Трумэн, – я верил в то, что честь, этика и правильная жизнь – сами по себе награда».
Хорошо, что он считал их наградой, потому что на протяжении многих лет подобное поведение ничего другого, собственно, не давало.
После окончания школы Трумэн работал в отделе доставки газеты The Kansas City Star, был кассиром в магазине, табельщиком на железной дороге Atchison, Topeka & Santa Fe Railway, банковским клерком и фермером. Один раз его отверг Вест-Пойнт[18] – из-за плохого зрения, второй раз – и, по сути, неоднократно – любовь всей его жизни Бесс Уоллес, семье которой он казался недостаточно хорошим[19]