Я знала, что содержимое послания тщательно изучили, но некоторые вещи могла понять только я. Именно так он действовал: устанавливал глубокий личный контакт. Подобно ядовитой змее, скользнувшей в расщелину, забирался в твое сознание и устраивался там поудобнее, чувствуя себя как дома. Ему было сложно противостоять, ведь моя физическая слабость превращала похитителя в спасителя. Оттолкнуть его становилось не так уж легко: сперва отобрав все, возможно на веки вечные, он затем обеспечивал тебя самым необходимым – едой, водой, средствами гигиены, незначительным знаком внимания. Случайно брошенное слово сочувствия. Поцелуй в темноте.

Заточение творит с людьми страшные вещи. Оно обнажает животную натуру. Ты сделаешь что угодно, лишь бы остаться в живых и испытать на следующий день чуть меньшие страдания.

Я боялась даже смотреть на письмо, вспоминая, какую власть он имел над нами. Возможно, так будет всегда, если возникнет случай проверить. Я боялась, что покоящиеся внутри этого конверта слова могут запросто вернуть меня назад в прошлое.

Но я знала, что не должна снова предать Дженнифер. Не могу умереть, позволив телу подруги все глубже уходить в землю там, где он закопал ее.

Я обязана быть сильной. Тем более, напомнила я себе, что больше не голодаю и не подвергаюсь пыткам, обнаженная, лишенная света, свежего воздуха и нормального человеческого общения. Последнего у меня, возможно, нет и сейчас, но я ведь сама избрала свою участь.

Теперь внизу сидит вахтер Боб, а улицы этого огромного города полны потенциальных спасителей. Призрачные силуэты под моими окнами на Бродвее ходят за покупками, смеются, болтают, не зная, что наверху, за моим кухонным столом, оживает драма десятилетней давности. Я против себя самой, mano a mano [3].

Я взяла конверт и вынула тоненький лист бумаги. На ручку так сильно надавливали, что я могла на ощупь распознать буквы, как брайлевскую печать. Острый почерк, никаких круглых изгибов, никакой мягкости.

Он взялся за меня через несколько дней после исчезновения Дженнифер. Поначалу во мне еще теплилась надежда. Может, подруга все-таки сбежала и вызвала подмогу. Часы напролет я представляла себе, что она вырвалась на свободу и теперь находится где-то снаружи, вместе с вооруженными полицейскими, которые окружили дом. Я знала, насколько это маловероятно. Когда он в последний раз вытащил ее из ящика, заковал руки в цепи и надел на голову мешок, она едва смогла подняться по ступенькам. Но все же я надеялась.

На некоторое время он оставил меня наедине с моим воображением, и постепенно я поняла, что за стратегию он выбрал. Принося нам еду или воду, он украдкой улыбался мне, будто у нас с ним был какой-то общий секрет. Каждый день он давал мне чуть больше, чем остальным, словно премию. Кристин и Трейси стали смотреть на меня с подозрением. Их голоса звучали теперь натянуто.

Сначала я не испытывала ничего, кроме отвращения, но позже эта новая форма пытки посеяла в моем сознании интересную мысль, которая в итоге меня спасла.

Через два месяца, будто бы проявляя свое извращенное милосердие, он сказал, что Дженнифер мертва. Внутри меня тотчас же разверзлась пустота, словно на нашу подвальную диораму набросили черное покрывало. За три года Дженнифер не произнесла ни слова, а за последний я даже не видела ее лица, постоянно скрытого черным колпаком, но все же присутствие подруги поддерживало меня. Она все-таки находилась рядом, молчаливая, как божество.

Когда Трейси была наверху, а Кристин спала, я тихонько, чтобы никто не услышал, шептала Дженнифер слова утешения. Молитвы, размышления, воспоминания из нашей прежней жизни – все это устремлялось сквозь темноту к моей безмолвной богине, заточенной в ящик. Ее страдания намного превосходили мои собственные. Возможно, именно это дало мне силы бороться и в конце концов выжить.