Женщина что-то быстро написала на своем рабочем планшете, который врачи иногда использовали вместо диктофонов или виртов, и быстро повернула экраном ко мне, тут же стерев надпись после моего кивка.

А я сощурилась, сопоставляя факты. Вот значит как... Ну, что ж, кое-что становится понятным.

Я шагнула к капсуле, на ходу расстегивая мелкие пуговки на лифе воздушного кремового платья, которое я так тщательно подбирала на этот счастливый, как я недавно думала, день.

Пара минут безболезненной работы медицинского лазера, дивная инъекция, что позволяла зажить столь незначительному повреждению уже за какие-нибудь полчаса, и я вновь одета и готова покинуть это место.

– Благодарю, таине, – искренне шепчет доктор. – Только не выдавайте меня, умоляю...

– Вы не виноваты, док, – отмахиваюсь я устало. – Не беспокойтесь об этом.

Я иду к двери, когда меня нагоняет ещё одно напоминание:

– Я буду лично принимать вас на процедуре снятия противозачаточного импланта после Церемонии Принятия. Всего вам наилучшего, надеюсь, вы будете счастливы!

Ох, док, ваши слова, да Вселенной в уши! Только это уже не про меня, особенно, кое что зная про моего предполагаемого тая.

– Спасибо, доктор, – сдержанно благодарю, покидая, наконец, кабинет. А вскоре и здание, оказываясь на улице.

Душно.

Словно кругом не теплый конец мая, а знойный июль. Или это моё сердце бьется подобно маленькой колибри, выдавая сумасшедшую синкопу и мешая дышать. Хотелось совершить крохотный ритуальный побег от проблемы, пока она не врастет под кожу, переставая так болезненно свербить.

Ненадолго. Кто ж мне позволит долгую рефлексию?

Парковая зона раскинулась аккурат поблизости от проклятого мною ЦвиРа.

Туда, под сень распускающейся молодой листвы — она такая же неопытная и наивная, и так же, как я недавно, еще не ведает, что осень приходит гораздо быстрее, чем мы думаем.

Рявкнув на охрану, чтобы держались в стороне, не показываясь на глаза, я наслаждалась относительным одиночеством, тупо пытаясь привести мысли в порядок.

Получалось скверно.

Наверное, другая на моем месте первым делом схватилась бы за вирт и начала выплакивать горе маме или подругам. А может наоборот, делиться радостью. Вот только я точно уверена, что мои родные не будут счастливы, а подруга... Да Ника просто умрет от зависти – у нее же пунктик на эдейцах! И мое «горе» по этому поводу точно не поймет.

В голове был хаос, который никак не желал упорядочиваться.

Не знаю, сколько бы я так просидела, оттягивая неизбежное, если бы не звук опускающегося аэробайка, диссонирующий не слишком громким, но ощутимым гулом, среди бесшумных мобилей. Охрана дернулась, но я сразу узнала того, кто так нагло нарушал правила в городской черте и успела предупреждающе поднять ладонь, останавливая своих соглядатаев.

В груди что-то заныло тоскливо и радостно одновременно. Да черт с ними со всеми! Кто мне пока запретит просто поговорить с парнем, который, пусть и вызывает волну пока плохо мною понимаемых эмоций, но ведь хорош! Однозначно, хорош!

Мой кареглазый спаситель каким-то чудом высмотрел сверху одиноко сидящую меня и не придумал ничего умнее, как спикировать вниз, лихо лавируя в плотно скользящем потоке мобилей, что строго соблюдали высотные эшелоны. Но это же Дан! Ему, похоже, не писаны не только законы гравитации – в чем я почти убедилась на прошлых злосчастных гонках – ни законы человеческие. И штрафы, видимо, глубоко безразличны.

Предупредительный жест подействовал и, кажется, незваный гость не заметил моё сопровождение. Байк заглох буквально в полуметре от меня, и я, с плохо скрываемой завистью, оглядела этого черно-серебристого монстра, с горечью вспоминая своего красавца, что восстановлению не подлежал. Ох, если отец бы узнал о той истории... Кому-то не жить! А уж то, что гонки могли смело переходить на нелегальное положение...