Он выдвигает верхний ящик стола и достает из него фотографию, на которой запечатлены мы с Яном: счастливые и обнимающиеся… на катере Олава. Выхватываю фото и жадно впиваюсь в него взглядом.

– Что это?

– В день, когда был сделан этот снимок, вы с женихом находились на лодке вашего друга недалеко от Осло. Либо из-за алкоголя, либо по нелепой случайности, вы поскользнулись на палубе и ударились, получив серьезную травму головы, которая спровоцировала возникновение психического расстройства. Хотите воды? – Заметив, как я побледнела, Магнус Йохансен наливает в стакан минералку и протягивает мне. – Ваше состояние ухудшилось не за одну минуту. Первое время вы осознавали происходящее и, поняв, что расстройство прогрессирует, сами обратились в Лиер Сикехус и подписали согласие на госпитализацию.

– Что? – Я нервно смеюсь, а затем залпом выпиваю воду и с громким стуком ставлю стакан на стол. – Я бы никогда по доброй воле не пришла в это место.

В серых глазах доктора Йохансена мелькает сочувствие, когда он кладет передо мной договор. Пролистываю его до конца и вижу свою подпись.

– Смешно. – Отрезаю, не желая участвовать в этом фарсе.

– Лелия, это нормально в вашей ситуации – испытывать неоднозначные чувства. Любой на вашем месте растерялся бы. Я видел разные клинические случаи и с уверенностью могу заявить, что по сравнению со многими пациентами вы держитесь очень хорошо.

Какой реалистичный, детализированный кошмар. Документы – и те составлены идеально. Мне срочно надо отсюда выбраться или я, не отдавая себе отчет, начну принимать за чистую монету любую ложь.

– Ладно, док, если я самостоятельно пришла в Лиер Сикехус, то и уйти могу хоть сейчас? – Выразительно смотрю на него. – Тем более, мне удалось побороть делирий. Получается, самое время поскорее встретиться с женихом и обсудить свадьбу, а то вдруг он передумает – не каждый решится связать судьбу с психопаткой.

Магнус Йохансен слышит язвительные нотки в моем голосе, но сохраняет спокойствие. В голове мелькает дурацкая мысль, что нацистские врачи в концентрационных лагерях вели себя так же, хладнокровно проводя чудовищные опыты над узниками. Усилием воли заставляю себя не думать об этом: опасаюсь, что если дам волю фантазии, доктор Йохансен превратится в доктора Менгеле3 или в самого Гитлера, а это уже и впрямь заявка на диагноз.

– Лелия, послушайте меня, – говорит Магнус Йохансен, – вы имеете полное право покинуть клинику, но…

– «Но»?! – Перебиваю я, ощущая, как изнутри поднимается раздражение. – Вы не можете держать меня здесь против воли.

Он, не отворачиваясь, выдерживает мой взгляд.

– Обстоятельства изменились. У вас случилось обострение, и вы чуть не навредили себе. Бьянка вошла в палату, когда вы, забравшись на подоконник, с закрытыми глазами пытались спрыгнуть вниз. Санитары чудом успели подхватить вас, лишь поэтому вы не поранились или не сломали себе что-то. Мы не можем отпустить вас, пока есть риск рецидива.

Перед глазами все плывет. Жар и искры от ревущего вулкана, раскаленная магма, близость Зейна, запах шафрана. Магнус Йохансен пытается доказать мне, что всего этого не было, что все это – не более чем сон?

– Хорошая новость в том, что делирий – это не приговор. – Продолжает главный врач. – Он обратим и при правильном лечении возможно добиться полного выздоровления и возвращения к нормальной жизни.

Всплескиваю руками в демонстративном восторге.

– Волшебно! Потрясающе! Я, наверное, должна благодарить вас на коленях за все, что вы для меня сделали? – Насмешливо улыбаюсь, не скрывая ярости. – Один маленький вопрос. Чем же вы собираетесь меня лечить?