Мысли о джинне исчезают, едва раздаются первые аккорды и сильный выразительный голос заполняет тесное пространство клуба. Я стараюсь не упустить ни кадра. Сжимающие гриф пальцы. Звенящие под медиатором струны. Прядь густых каштановых волос. Прикрытые веки. Подрагивающие ресницы. Широкая улыбка. Те самые ямочки на щеках, что разбили так много девичьих сердец… Мне нравится фотографировать Яна Свенссена, нравится мягкий тембр его голоса и то, с какой легкостью он берет самые сложные ноты.

Не я одна очарована происходящим на сцене: с каждой песней овации становятся все более бурными, градус общего возбуждения повышается. Исполнив очередной хит, Ян не спешит переходить к следующему, и фанаты взволнованно замолкают в наступившей тишине. Музыкант меняет электрогитару на акустическую и снова возвращается к микрофону.

– Песню, которую я хочу сыграть сейчас, вы наверняка неоднократно слышали по радио, однако впервые она прозвучала в гараже моих родителей пять лет назад. – Ян делает паузу, и я понимаю, что ему непросто об этом говорить, но он быстро берет себя в руки. – Это первая песня, которую я написал.

Зал прерывает его восторженными криками. Дождавшись, когда они стихнут, Свенссен продолжает.

– Она посвящена девушке, которая ушла слишком рано, и сегодня я хочу разделить воспоминания о ней с вами.

Пальцы перебирают струны, и еще до того, как Ян начинает петь, я понимаю, что уже слышала эту песню. Тогда, в Неаполе, в студии Олава. Опускаю камеру. Мелодия проходит сквозь меня, скручиваясь в солнечном сплетении, до боли сжимая сердце, заставляя чувствовать себя возмутительно живой. В ней – запах талого снега весной, залитый солнцем город, переплетающиеся пальцы, северное море на неотправленной открытке, стекающий по подбородку сок грейпфрута, стоящий в бухте парусник, женский смех, украденный поцелуй, букет белых хризантем, случайная встреча на мосту, замерший в уголках губ смех, надежда на то, что однажды двое найдут друг друга, повернув время вспять.

Ощущаю собравшиеся в глазах слезы, но сдерживаюсь, чтобы не заплакать. Никогда не думала, что песня может тронуть настолько сильно… Яркие лучи софитов скользят по моему лицу, и внезапно Ян Свенссен смотрит прямо на меня. Нет, в этот момент планета не останавливается, мы не влюбляемся с первого взгляда, как это бывает в мелодрамах со счастливым концом, но окружающий мир вдруг становится тише, краски смазываются, и у меня возникает четкое чувство, будто мы остались вдвоем среди десятков людей. Будто и весь этот клуб, и город – не более чем декорация к бесконечно продолжающейся секунде, в которой мы оба – потерянные и потерявшие кого-то, просто стоим и смотрим друг на друга. Не выдержав его взгляд, я моргаю, чувствуя, как по щекам текут слезы. Последние аккорды сливаются с прокатившимся по толпе вздохом, и через мгновение зал взрывается громкими аплодисментами. Когда они смолкают, я слышу за спиной чей-то диалог.

– Господи, какой же он невероятный! Интересно, у него есть девушка? Я бы все отдала за то, чтобы он посвящал свои песни мне!

– Любая бы отдала… Он не рассказывает про личную жизнь. Я изучила все интервью, но Ян ни разу не признался, встречается ли с кем-то… Может, у нас есть шанс?

Почему-то их разговор заставляет меня улыбнуться. В диалоге двадцатилетних девушек нет обреченности и разочарования, которое часто сквозит в словах тех, кто скоро разменяет четвертый десяток. Лишь надежда, пусть и немного наивная. Вытерев слезы тыльной стороной ладони, поворачиваюсь к фанаткам Яна. Увидев камеру, они радостно обнимаются и машут в объектив. Сделав несколько кадров, смотрю на остальных зрителей. Одни, заметив фотоаппарат, активно позируют, другие игнорируют. Вдруг я замечаю у бара мужчину, который кажется мне знакомым. Поймав мой взгляд, он, не мигая, глядит на меня в ответ. В первую минуту я никак не могу понять, где его видела, но потом осознание накрывает холодной липкой волной страха и отвращения. Тот, кто угрожал мне двадцать лет назад. Тот, кто следил за мной в Танжере. Твою мать.