Упомянутая мадам в данный момент наслаждалась средиземноморскими видами, а ее супруг праздновал победу, попутно тоже наслаждаясь – во-первых, самой победой, во-вторых, отсутствием домочадцев, а в-третьих, доносившимися снаружи соловьиными трелями. Закуривая последнюю перед сном сигарету, ресторатор Журбин лениво, как о чем-то далеком и нереальном, думал о возможной мести со стороны безутешного тракториста – вернее, о попытке мести, поскольку причинить обидчику какой-либо реальный вред у этого деревенского алкаша были руки коротки. Что он сделает – выследит Анатолия Георгиевича в чужом огромном городе и попытается убить? Наймет киллера – такого же, как сам, неумытого пьяницу в растянутых спортивных штанах китайского производства и с ржавым кухонным ножом? Нет, Молоканов явно перегнул палку, когда советовал хотя бы на первое время нанять охранника в каком-нибудь частном агентстве. Было бы от кого защищаться!

Совесть Анатолия Георгиевича была спокойна. С момента происшествия минуло уже без малого полгода, первый шок прошел, а теперь, после вынесенного судом оправдательного приговора, было очень легко представить, что события той злосчастной ночи просто привиделись ему в пьяном ночном кошмаре. А почему бы и нет? Газетные публикации, телевизионные репортажи, слезливые вопли овдовевшего тракториста и даже собственные смутные воспоминания – все это трепотня, эмоции, пустой звук, не имеющий законной силы. Законную силу имеет только решение суда, согласно которому он, Анатолий Журбин, ни в чем не виновен. Так с чего б ему, в самом деле, мучиться угрызениями совести?

В темных кустах по ту сторону забора, откуда по-прежнему доносились заливистые, щелкающие соловьиные трели, что-то слабо блеснуло отраженным электрическим светом, как будто один из ночных певунов, наконец-то подыскав себе партнершу, по перенятому у людей обычаю перед началом брачных игр накачивал ее шампанским. Журбин машинально подался вперед, строя ленивые догадки о природе наблюдаемого явления; в кустах опять воровато блеснуло стекло, а затем раздался короткий, неслышный за соловьиным концертом звук, похожий на удар резиновым молоточком по донышку кастрюли. Остроносая винтовочная пуля, просверлив в черном бархате майской ночи прямой, как стрела, тоннель, безошибочно нашла цель. Выстрел пришелся точно в переносицу, и, даже не успев ничего почувствовать, столичный ресторатор Журбин в одно короткое мгновение переместился в весьма отдаленные края, где его с нетерпением дожидались те, о ком он так старался забыть.

Тщательно убрав излишки масла при помощи мягкой фланели, Юрий Якушев неторопливо, со вкусом собрал винтовку, присоединил шомпол, поставил на место оптический прицел и напоследок еще раз протер линзы чистой фланелью. Десятизарядный магазин с коротким металлическим щелчком вошел в гнездо; плавным движением подняв винтовку к плечу, Юрий прицелился в окно, взял на мушку торчащую на крыше дальней девятиэтажки антенну сотовой связи, легонько толкнул себя в плечо прикладом, имитируя отдачу, и одними губами произнес: «Пах!»

– Детский сад, – добавил он вслух и стал разбирать винтовку, укладывая каждый узел в специальное, обтянутое мягким бархатом гнездо похожего на атташе-кейс плоского футляра.

Винтовка, компактная и эффективная американская игрушка с хорошим боем, отменной оптикой и заводским глушителем, была подарена ему в знак вечной дружбы одним очень уважаемым в Дагестане человеком. Звали упомянутого гражданина Магомедом Расуловым. С некоторых пор уважаемый Магомед считал Юрия Якушева братом; Якушеву такой родственничек был нужен как зайцу стоп-сигнал, но спорить и тем более отказываться от подарка он не стал, поскольку врагов на Кавказе у него хватало и так.