Группа называется! Два коммуниста, два ударника социалистического труда и третий – моряк, комсомолец, старшина. Если вернемся, по агентурной подготовке всем пары в журнал боевой подготовки группы забахаю. А может, и не забахаю, все-таки ловкость и смекалку наши разведчики должны развивать самостоятельно, без всяких понуканий. Так говорит наш командир отряда подполковник Корабельников! Умный мужик, быть ему генералом. А мне, скорее всего, нет. Командиры групп на большой войне живут от одного до пяти выходов. Редкие везунчики выбиваются в командиры рот. С первого выхода я выкарабкался еле жив. Приду со второго, выполнив задачу, значит, стану командиром роты.

Ара подал мне пластиковую кружку с надписью по борту US NAVY, парящую ароматным чаем, и бутерброд – точно такой же, каким закусывали в самолете, только гораздо больших размеров и с вкраплениями чеснока в шмате сала.

– Кушай, командир, чай пей, думай.

– Хороший чай. Спасибо, Ашот! Эх, я вот кофе люблю больше, чем чай.

– Ай, какой я кофе варил у себя в Ереване! В турочке медной, мелко, как порошок, молотый, с корицей, с перчиком, – начал рассказывать Бахраджи, причмокивая губами и одновременно прихлебывая чай.

– Меня в училище приучили – еще на первом курсе на стажировке в САВО. У нас тогда полковник Хуссейн, нынешний госсекретарь компартии Ирака, начальником стажировки был. Правда, месяц всего, его потом отозвали к себе на родину. Так вот, приедет он на верблюде на дневку группы в пустыне, посмотрит, оценит, объяснит, что как…

– Товарищ лейтенант, а что он у нас-то делал? Неужто в СА служил? – подал голос Ковалев, отрываясь на секунду от кружки чая и бинокля, в который продолжал наблюдать по курсу движения. Свой бутерброд с салом он заглотил в один присест, даже не пережевывая.

– Леха, да я откуда знаю?! Буду я, еще желторотый курсант, спрашивать его – что он у нас делает?..

– Ай, командир! Так что он там, товарищ Саддам-то, делал дальше? Кузнец-джан, ты, дорогой, не отвлекайся – пей чай, в бинокль смотри…

Кузнец фыркнул, прихлебнул и продолжил наблюдение.

– Да ничего: достанет вьюк с верблюда, турка у него медная, такая большая, кофемолка старинная, сам намелет кофе из мешочка, сварит, сидит прихлебывает, нас угощает. Сигары курил, обычаи всякие рассказывал. Форму нашу только на построения одевал. На полевые – в платочке своем с родовым узором в клеточку, в чувяках мягких, штаны балахонистые, куртка такая цвета хаки с карманами. Сидит, сигару курит, кофе хлебает, улыбается. На Сталина похож очень.

– Наш человек, раз на Сталина похож! У меня мой отец всю войну от Гизели под Владикавказом до Праги прошел, а когда Хрущев про культ личности на пленуме рассказывать начал – ай, как расстроился, – высказался Ара. – Командир, так что – термос оставляем?

– Да оставляй! Пригодится, – милостиво согласился я, находясь еще под грузом воспоминаний о своей родной Тамбовской «спецухе». Я про культ личности «вождя народов» не задумывался. Но ведь наше училище создавалось именно благодаря Сталину и маршалу Жукову. Хрущев ведь только и делал, что армию сокращал. Ведь был же у нас удобный момент для того, чтобы упредить первые удары империалистов и во время Карибского кризиса, и во время Берлинского стояния…

Ладно, не мое дело о политике рассуждать. Поболтали, значит, и политико-воспитательную работу провели. Я теперь в одном лице и агитатор, и комсорг. Комсомольцев, правда, у меня в подчинении всего один – старшина Ковалев. Зато и коммунистов – целых два. Почему-то не волнует меня вопрос о том, что Рыхтенкеу и Бахраджи коммунисты. Они гораздо более важны как специалисты-разведчики.