Федор Толстой задержке не огорчился. Даже наоборот, она позволила внимательно присмотреться к гребцам, морским пехотинцам с «Геркулеса» – своим будущим подчиненным. Те если и удивились появлению нежданного командира, то виду не подали. Дисциплина, что ни говорите, на высоте, причем сознательная. Как-никак, хоть и плохонькая, но элита флота!

– Пошевеливайте веслами! – приказал Питер Симмонс (да, теперь уже он) и развалился на мешках с какой-то крупой. – Джонни, а ты пока займись чисткой оружия.

Лопухин, изображающий молчаливого, глуповатого и вместе с тем исполнительного валлийца, кивнул и приступил к осмотру захваченных из харчевни ружей и пистолетов. Да, жалость великая, что кулибинские винтовки пришлось оставить в Петербурге… Но и эти вроде бы ничего, особенно штуцер сержанта – вещь серьезная, штучной работы хорошего мастера. Сразу видно, что прежний хозяин не бедствовал, откладывая на покупку ружья последний пенни. Вот самому Ивану досталось поплоше, обычное, по виду помнившее войну с американскими мятежниками.

А гребцы с завистью принюхивались к запахам, приносимым ветерком от нового командира и его любимчика. Ну да, никем иным, по их мнению, пьяный валлиец быть не мог. Вон как лениво двигает шомполом – другой на его месте давно словил бы кулаком в зубы. Значит, опасный тип, такой же, как сержант, о жестокости которого ходили очень нехорошие слухи. И вот пришлось увидеть легендарную личность воочию… По виду, так еще молодой и зеленый, не скажешь, что зверь зверем. Зачем в море решил пойти? Не иначе убил кого. Человек тридцать, не меньше.

Федор Толстой сладко дремал и не знал, что является пугалом чуть ли не для половины британского флота. Да пусть спит, новоявленному сержанту это полезнее ненужных знаний. Пусть теперь голова болит у капитана Винсли, ведь именно он, отдавая приказы о порке плетьми, всегда сокрушался:

– Вам повезло! Вот если бы попались не мне, а сержанту Симмонсу… – И дальше следовало многозначительное молчание.

Но вот зачем сэру Чарльзу так говорить о человеке, которого в глаза никогда не видел? Это так и осталось неизвестным. Или, может, просто в благодарность за присылаемые ежегодно пятьдесят гиней?

Как бы то ни было, через несколько часов он встретил известие о появлении сержанта на борту фрегата довольно неприветливо:

– Симмонс? Какого черта старому козлу понадобилось на моем корабле? – буркнул Винсли на доклад вахтенного офицера.

– Старому? – удивился лейтенант Броудброк. – На вид он моложе меня.

– Не может быть! – Капитан помолчал, переваривая новость. – Еще мой покойный отец имел дело с этим пройдохой не меньше пятнадцати лет назад.

– Родственник?

– Мой?

– Что вы, сэр! В том смысле, что этот Симмонс может быть родственником того Симмонса.

– Возможно… Впрочем, позовите-ка его сюда.

– Под конвоем?

– Зачем?

– Не знаю, но мало ли что.

– Лейтенант, – рассмеялся Винсли. – У нас одна половина экипажа заслуживает хорошей веревки и реи, а другая давно все это заслужила. Вы же собираетесь арестовать человека только потому, что он слишком молод.

– Я не собирался, сэр! Это вам сержант Симмонс показался подозрительным.

– Вы совсем меня запутали, лейтенант. Впрочем, разберемся. Проводите его ко мне.

Броудброк вышел из каюты и почти сразу же вернулся:

– Он уже здесь.

– Хорошо, пропустите. И это, Эшли… оставьте нас наедине.

Толстой молча выслушивал сварливые нотации капитана и с трудом сдерживал искушение треснуть сэру Чарльзу в зубы. Останавливало только то, что англичанин внешне напоминал любимого Орлика – донского жеребца соловой масти, оставшегося дома. Такая же вытянутая физиономия с неподвижной верхней губой, разве что выражение разное. Кажется, или у коня действительно умнее? Так то конь, а этот козел… И ведь приходится терпеть!