…В этот самый миг Профком Уралмаша принимал решение о начале бессрочной политической забастовки.

19 августа 1991 года. Девятнадцать часов пятьдесят минут. Москва, Смоленская площадь, Здание МИД СССР.

Министр иностранных дел Бессмертных в своём кабинете проводил узкое совещание – только одни его заместители.

Отчего же он был сейчас здесь, а не на заседании Кабинета Министров, у Павлова?

А болен он был. Потому что.

Печёночные колики, вот как-то оно так…

Как говорят англичане, «Diplomatic cold»!

Дипломатический насморк, ага…

Выдернул министра из отпуска, который тот проводил в лесах Беларуси (даже партизанскую стоянку, собирая грибы, отыскал – для сомневающихся, воспоминания Кравченко, тогдашнего министра иностранных дел Белорусской ССР), сам товарищ Крючков.

Попросил срочно приехать министра в Москву.

Встретил на Ивановской площади, через «Крылечко» провёл в «Корпус», тот самый – сталинский!

За длинным столом сидели ближайшие друзья и (чуть было не написал – подельники) соратники товарища Горбачёва, вся его дружная команда.

Включая Янаева, Язова, Крючкова, Лукьянова… Даже «тень» Горбачёва – руководитель его личной охраны, Плеханов, – был тут как тут.

Крючков пригласил Бессмертных в маленькую комнатку отдыха с диваном и холодильником, налил в рюмки коньячку – мол, так и так, ситуация ужасная, кризис, нам грозит катастрофа, и есть мнение – пора вводить чрезвычайное положение…

Бессмертных, опытный аппаратчик – сразу переспросил:

– Это делается по распоряжению президента?

Честный Крючков чуть покраснел:

– Нет, президент серьёзно болен…

Тогда Бессмертных осторожно поставил рюмку на край стола:

– Ну, тогда я пить не буду.

И пояснил, поморщившись:

– Печень у меня! (Для тех, кто не жил в то время, поясняю… если в высоком кабинете тебе налили – это знак особого доверия. Сдохни, да выпей!)

Крючков взял рюмку и вежливо, но настойчиво стал вкладывать её в руку министра:

– Надо! Надо, Александр Александрович! Выпей!

– Сказал, не буду, и точка.

Вздохнув и покачав осуждающе головой, Крючков достал из маленького замаскированного сейфа кожаную папочку с вложенным в неё листком с напечатанным на машинке списком:

– Вот видишь, твоя фамилия утверждена!

Бессмертных вытащил из внутреннего кармана подаренный к юбилею «Монблан», отвинтил колпачок и золотым пером изящно против своей фамилии начертал: «Бессмертных отказался».

И, снова отодвинув на столе подальше от себя рюмку, добавил:

– Печень у меня… хе-хе.

…Министр ничего не боялся! Если бы в Кремле он увидел шайку агрессивных молодых полковников в чёрных очках, то, верно, он занервничал бы. Ясное дело – хунта. Выведут в коридорчик и тут же рассчитают.

А тут – люди, которые сами управляли страной. Крючков – самый близкий президенту человек, Болдин – это вообще чисто горбачёвская креатура…

Как они могут узурпировать власть, коли они сами власть и есть?

Так что, возможно, Горбачёв действительно мог быть болен!

Поэтому Бессмертных, выйдя в общий зал и предвидя многочисленные вопросы зарубежных коллег, спросил – где сводка или бюллетень о здоровье президента?

На что ему ответили небрежно – да будет, будет скоро! Наверное…

Вообще, в зале шло не совещание, а вязко тянулась какая-то невнятная каша… Язов что-то говорил о перемещении войск в Москве (запомнились его слова – к Дому Журналистов, четыре танка, но без боекомплекта!), Павлов, багроволицый, вещал о формировании каких-то групп для сбора урожая…

Бессмертных только махнул рукой и уехал… болеть!

И вот теперь на совещании в МИДе он пытался понять, что происходит.