Ну, по аналогии (транспорт, связь – какая разница?) – потом в Экспедицию и назначили… Сказав только – сиди на попе тихо. И ничего не делай.

Поэтому поначалу он просто сидел и смотрел… А потом просто за голову схватился! В последние месяцы программа помощи зарубежным друзьям перевыполнялась не в разы… в десятки раз! В сотни раз… тащили уже не чемоданами. А КамАЗами…

– Кто бы мне посоветовал, что мне делать? – с тоской, глухо, проговорил Попцов, ухватившись за буйную голову.

– Главное, не психовать, сынку…

Попцов стремительно обернулся.

Стена за его спиной неслышно распахнулась.

Из открывшегося замаскированного дверного проёма появился безмерно уважаемый им персональный пенсионер дядя Боря, который много чего полезного Попцову о службе рассказывал, а за ним в кабинет шагнул… шагнул! шагнул!!!

– Здрастте… – сумел выдавить полковник.

– Гамарджоба, товарищ полковник… Чаем не угостишь? – весело хлопнул его по плечу человек в старомодном пенсне.

Конечно, нашёлся у полковника не только чаёк… (Секретарь, прапорщик Ольга, увидев Гостя, от испугу опрокинула себе на блузку поднос.)

Нашёлся и армянский «КС» (коньяк старый, выдержка от десяти лет, стоил ужасно дорого, что-то вроде девять рублей за бутылку), и лимончик, но… делу время!

Щёлкая, проворачивались цифровые диски сейфа – двадцать два – ноль шесть – девятнадцать – сорок один. 22 июня 1941. Значит, над Родиной снова большая беда.

Простой, пожелтевший от времени красный конверт.

Без всякой надписи.

Внутри – неровные строчки «Ундервуда»…

«Советскому Гражданину. Прошу (подчёркнуто выцветшим красным карандашом) выполнять приказы этого человека как мои собственные».

И подпись, неровно, этим же карандашом – И.Ст.»

– У-у-у… – печально завыл полковник Попцов… – Ведь только, только что получил я квартирку на Грановского… и дачку в Малаховке… и персональную «Волгу» – номер «МОС»… за что мне это всё? Весь этот геморрой! Ольга!

– Слушаю.

– Скидневича[19] ко мне позови срочно! Вот только что стал я жить по-человечески… Как вдруг… На тебе! А! Товарищ Скидневич… заходите, обождите минуточку… у меня для вас сюрпри-ииз!

«Ба-бах!»

Товарищ Берия с удивлением смотрел на кровавую лужицу, расплывавшуюся на дубовом паркете вокруг головы абсолютно серого, как стёршаяся монета, безликого чиновника:

– Это, собственно, кто был?

– Да… теперь уж никто. Из ведомства Кручины, надзирающий, вроде особиста при мне… я его специально, чтобы мне теперь соблазна сдриснуть уже не было… Ольга!

– Слушаю.

– Позови ребят, скажи, чтобы труп из моего кабинета убрали…

– Слушай, генерал, а кто это такой – Кручина?

19 августа 1991 года. Москва, улица Солянка, дом восемь. Кабинет ГЕНЕРАЛ-МАЙОРА внутренней службы Попцова. Тринадцать часов одна минута…

Товарищ Берия вовсе не обладал некоторыми чертами Гая Юлия Цезаря – не был болезненно честолюбив, никогда не стремился к личной власти (он относился к ней, более того – как к тяжкой обузе. Всю жизнь мечтал быть архитектором, да!), не был сластолюбив (кроме своей законной супруги, иных женщин в его жизни, почитай, и не было… ну, кроме нескольких несерьёзных, по молодости, увлечений. Кто Богу не грешен!).

Однако сейчас он, как Юлий Цезарь, смотрел по Второму каналу «Российское телевидение» (телевизор в углу – верный признак высокого кабинета) и при этом читал выложенные перед ним генералом Попцовым из заветной папочки напечатанные на тонкой, на полупрозрачной бумаге документы…

Кроме того, он успевал беседовать с генерал-лейтенантом («Отзываю вас из отставки! – Есть, товарищ Маршал!») Краснопевцевым и ещё слушать впол-уха доносящуюся из принесённого секретарём Ольгой ВЭФа трансляцию «Эха Москвы».