Кто сейчас о нем помнит, кроме историков?

А вот и моя цель – «Старая книга» на углу. Конечно, куда ж она денется… Но так приятно убедиться в этой мелочи лично. Сколько ж я тут не был? Похоже, вечность.

Хотя нет, в этот раз я от вечности увернулся и пошел на второй круг. Повезло.

С предвкушением шагнул в зал и вдохнул благородный, полный достоинства запах старых книг. Ох хорошо-то как! Такой зрелый запах настоящей вещи нечасто встретишь, разве что на заваленном водорослями берегу океана или в сосновом лесу в июле. Или ткнувшись носом в ямку между шеей и плечом своей женщины, над тонким изгибом ключицы…

Я глупо заулыбался, и волна радостной ностальгии поволокла меня к полкам.

Первым в руки попался темный увесистый том, привлекший взгляд тонким золотистым тиснением готических букв на корешке. «Фауст» Ленау тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года. На форзаце чье-то послание, долетевшее сквозь десятилетия. Грустно от мысли о том, что нет уже ни того, кто аккуратно окунал перо в фиолетовые чернила, ни того, о ком он думал, старательно выводя слова… Осталось лишь четыре строчки неторопливого каллиграфического почерка на незнакомом языке. Но тень тех людей легла на книгу, придав ей индивидуальность. Солидные, плотные, неровного окраса листы пахнут временем, взглядами и светом тусклой сорокаваттки. А пожалуй, еще и свечами. Легкий маслянистый отпечаток пальца на потертом уголке страницы… Возможно, книгу листали в венском кафе за чашкой в два глотка. Чудится мне тонкий оттенок кофе и ванили.

Книги, на которых время еще не проставило свой экслибрис, не пахнут, а воняют свежей краской и клеем. Разница как между коньячным спиртом и дорогим коньяком. Впрочем, и у них есть шанс на благородную старость.

Я еще раз вдохнул уютный запах, угадывая в нем легкую тоску по ушедшему, и с уважением вернул книгу на место.

Стопка дореволюционных журналов русского географического общества. Гидрологические карты Колчака, сообщение об отплытии экспедиции Русанова…

Минут через двадцать я насильно погнал себя в другой отдел. Я сюда по делу пришел – надо разумно потратить выклянченные вчера пять рублей. Мотивировка «на книги для подготовки к поступлению в институт» сработала безотказно, и папа безропотно выдал синенькую бумажку.

Начну, пожалуй, с матана, чтобы преобразовывать длинные-предлинные формулы аналитически. Взять тройной интеграл символьно – это звучит гордо! Без матана ни теорию функционального анализа не потянуть, ни топологию, ни теорию вероятности. Да и в теоретической физике без аналитических преобразований никак – достаточно того же Максвелла вспомнить. Бог был математиком очень высокого уровня.

Выудил из второго ряда трехтомник Фихтенгольца, потертый, с карандашными пометками на полях. Пойдет, тем более за такую смешную цену. Перетряхнул полки и добавил сверху Понтрягина с Колмогоровым, а затем поволок находки к кассе. На первое время хватит.

И срочно нужна финансовая независимость. Не бегать же каждый раз к папе с протянутой рукой?! Деньги в моем положении – не проблема, но надо срочно придумать обоснование, откуда они могут у меня появляться.

Пятница 9 сентября 1977 года, вечер

Ленинград, Измайловский проспект

На ужин была «синяя птица», тушенная в сметане, и картошка. Я дождался момента, когда сытость уже привела родителей в благодушное настроение, и запустил свой стартап:

– А я решил себе хобби завести.

– Мм? – Папа с интересом обернулся.

– Мам, ты не против, если я твоей швейной машинкой попользуюсь?

– А? – неподдельно изумилась она и поперхнулась чаем.