* * *

Ел эльф без спешки, невероятно изящно и явно мучился из-за отсутствия столовых приборов. Мы, варвары, привыкли брать мясо голыми руками — ушастые даже ломтик огурца, перед тем как поднести ко рту, накалывали на вилку.

— Рыбу ты тоже не любишь?

— Некоторые отнимают жизни ради удовольствия, мы этого не делаем даже ради пропитания.

Понятно, камень в мой огород. Скольких убила безжалостная Иданн Окайро во время войны и просто так, ради удовольствия от процесса?

— Принципиальные, значит. Не пачкаете руки кровью. А куда подевались ваши убеждения, когда вы защищали свои земли от врагов? Рубились знатно.

Эльф отпил из кружки воды. К вину он тоже не притронулся.

— За это мы ненавидим вас, захватчиков, еще сильнее, — он говорил спокойно, будто вел со мной светскую беседу о погоде. — За то, что вы заставили нас пойти против законов Светлоликой.

Пленник отодвинулся от стола, этим жестом показав, что закончил завтракать. Он ел медленно, как будто без аппетита, но я заметила, что все тарелки перед ним пусты, вычищены до последней крошки.

— Если не хочешь добавки, то вернемся к лечению. Полотенце придется снять. После я найду тебе нормальную одежду.

Похоже, за время трапезы пленник успел забыть о том, что мы не довели дело до конца, и от моих слов его скулы жарко вспыхнули. Он опустил взгляд, замявшись.

— Той женщине ты сказала, что не хотела для нас такой участи. Ты разозлилась из-за того, что эти твари нас… — Он словно сам себя успокаивал, и я поспешила его заверить:

— Тебе нечего опасаться. Даю слово.

— Слово Чудовища из Сумерек? — уголки его губ приподнялись в горькой усмешке. Рука потянулась к полотенцу. На мгновение пальцы крепче сжали ткань, а потом откинули ее в сторону. Взгляду открылась покрасневшая припухшая плоть. Надо было нанести на нее целебную мазь, тщательно распределить по всей натертой поверхности и прочитать специальное заклинание.

«Ему будет больно, — подумала я. — Больно, даже от самых нежных прикосновений».

Эльф смотрел в сторону, пряча лицо за светлыми волосами, так что я видела лишь краешек острого уха. Ярко-красный. Каждая мышца его тела была напряжена. В ожидании моих действий эльф боялся даже дышать.

Я зачерпнула немного мази и замерла в нерешительности, не зная, как дотронуться до алой, воспаленной кожи у него в паху и не причинить страданий. По всему выходило, что процедура не получится легкой и безболезненной.

— Придется потерпеть, — сказала я и очень нежно, очень осторожно прикоснулась скользкими от мази пальцами к уставшему достоинству пленника.

Эльф вздрогнул, и его тело окаменело еще больше. Теперь он напоминал статую. Живую и не знающую, куда себя деть от неловкости. Румянец перекинулся на его шею, растекся по груди. Кожа под моей ладонью пылала, нездоровая, лихорадочно горячая.

Каждое прикосновение заставляло эльфа шипеть от боли и до треска сминать в кулаке постельное белье. Рука сжимала покрывало до белых костяшек пальцев. Мышцы живота и внутренней поверхности раздвинутых бедер напрягались, подрагивали. Бедняга. Никому не пожелаешь того, через что он прошел.

Читая лечебное заклинание, я обработала травяным составом каждый сантиметр воспаленной промежности, и теперь пах эльфа блестел, густо покрытый мазью.

— Должно стать легче, — сказала я, чувствуя неодолимую потребность нарушить угнетающее молчание, невыносимую тишину, ватой забившую мои уши. — Когда мазь впитается, боль уйдет.

В попытке отрешиться от происходящего эльф отвернулся, выкрутив шею до хруста в позвонках. Я услышала, как рвано он выдохнул. Увидела, как судорожно дернулся кадык на горле.