– Да, папа. – Лазарь снова зажег экран.

Пока не хлопнула входная дверь, возвещая, что Сент-Ив вернулся домой, его сын успел познакомиться с людьми-крокодилами из Новой Гвинеи, которым испещряют насечками спины, так что волдыри напоминают чешуйки и щитки крокодиловой кожи, и с мальчиками из папуасского племени баруйя, которым протыкают нос деревянными палочками.

Только в девять вечера Спаситель и Лазарь наконец поужинали. К сожалению, папа уже знал загадку про слонов (у них нет компов, потому что они боятся мышек), так что пришлось загадать ему про жирафов:

– Почему у жирафов длинные шеи?

– Потому что они едят листья с верхушек деревьев?

– Не-а. Потому что ноги у них воняют.

– А чем Лазарь похож на птичку? Не знаешь? Ты тоже клюешь носом, сынок. Пора баиньки, sleepy time![7]

– Спокойной ночи, daddy![8]

Мальчик обожал отца. У него больше не было никого на всем белом свете. Только папа и Поль. Его друг Поль.

– Папа, – спросил Лазарь, пока Спаситель еще не выключил свет, – а это ничего, что у меня всего ОДИН друг?

– У тебя есть ДРУГ? Да ты сказочно богат!

У папы-психолога прием пациентов начинался с раннего утра, так что в лицей Луи-Гийу Лазарь ходил один с ранцем на колесиках. Во вторник утром ученики второго класса начальной школы, где преподавала мадам Дюмейе, были крайне встревожены недавними событиями в Париже: террористическими актами 7 и 9 января. Многие уже побывали на площади Республики, принесли цветы или карандаши к пьедесталу Марианны[9] в память о погибших журналистах.

– За рисунки правда могут убить? – испуганно спрашивал Поль.

– Они не просто рисовали, они дразнились, – ответила маленькая Осеанна. – Учительница говорила, что дразниться нехорошо. Правда, мадам?

– Вот я еврей, – с важностью заявил Ноам. – И есть такие негодяи, которые могут убить человека просто за то, что он еврей.

– Нацисты и Гитлер?

– Нет, арабы.

– Врешь! Я араб! – возмутился Нур.

Мадам Дюмейе попыталась честно ответить детям и все им объяснить, но поняла: ей это не под силу. Тогда она постаралась как можно скорей вернуть их к обычной школьной жизни. «Business as usual»[10], как говорят американцы.

– Рассаживайтесь побыстрее! Жанна, не вертись! Матис, если хочешь что-то сказать, подними руку. Смотрите на доску, я пишу очередную пословицу.

Учительница вывела дату: «20 января». А под ней: «Не давши слова – крепись, а давши – держись».

– Кто мне скажет, что это значит? Да, Матис?

– Я забыл пенал у папы!

– Я спрашивала не о пенале! Осеанна?

– Я забыла у мамы учебник по математике!

Мадам Дюмейе не сдавалась, она вглядывалась в учеников, искала поднятую руку. Нур сидел, уставившись в одну точку; он явно еще не проснулся. Ноам выуживал клей-карандаш, который закатился под парту Осеанны. Поль показывал Лазарю физический опыт: пластиковая линейка, наэлектризованная трением о свитер, притягивала клочки бумаги.

– Поль, немедленно отдай мне линейку! – рассердилась учительница и скрепя сердце объяснила смысл пословицы: «Обещания нужно выполнять».

В классе воцарилась тишина: дети переписывали пословицу в тетради так долго, будто это была «Декларация прав человека и гражданина».

– Если вы НАКОНЕЦ-ТО справились с пословицей, доставайте – только тихо – тетради по французскому языку! Помните, какую сказку мы с вами вчера прочитали?

Тут учительницу посетило странное, неуютное впечатление, будто перед ней двадцать шесть китайчат, не понимающих ни слова по-французски.

– Видно, вы и головы дома позабыли. – Мадам Дюмейе начала терять терпение. – Сказку про волка, ну же!