По щекам текут слёзы. Они обжигаю кожу и пробираются до глубины души. Сердце тяжело ударяется о рёбра.

Говорила с зайчиком…

Просила позаботиться о её единственном родном человеке…

Больно, когда ребёнок осознаёт, что смерть близко. Ещё больнее, если ты ничем не можешь помочь ему. Тяжесть в груди медленно поднимается вверх и сдавливает горло. Голова идёт кругом. Мне настолько тяжело, что просто не передать словами, а каково отцу девочки?

— Прости, что переваливаю всё это на тебя, просто… Ты по-прежнему остаёшься единственным человеком, с которым я могу поговорить откровенно. Прости. Я не должен был!

Понимаю, что Багрянский пытается взять себя в руки. Ему тяжело. Очень тяжело. Но мне тоже было тяжело и сложно в своё время, и я одна справлялась с этой болью.

— Мы должны попытаться… Как только врач сообщит о возможности забеременеть, мы поговорим об этом, а пока не имеет смысла, потому что мы даже не знаем, смогу ли я выносить и родить здорового ребёнка! Извини, но мне нужно идти… Передавай Асе привет и скажи, что ей ангел-хранитель рядышком!

Я отключаю телефон, кладу его на крыльцо рядом с кружкой и роняю лицо в ладони. Слёзы текут по щекам сильнейшим потоком, и я ничего не могу поделать с собой. Меня потрясывает от сильнейших эмоций, а голова начинает кружиться, словно мне не хватает кислорода. Я не желала становиться участником такого испытания. Не нужно было сразу соглашаться с Багрянским и ехать сюда, а теперь уже дороги назад нет и не будет…

— Тань? Таня, что случилось?

Виктор входит в калитку и спешит ко мне. Поднимаю на него затуманенный от слёз взгляд и смотрю какое-то время, а затем снова прикрываю лицо ладонями и негромко всхлипываю.

Мужчина ничего не говорит больше, не спрашивает, просто присаживается рядом и обнимает меня.

— Таня, всё будет хорошо, слышишь?

— Ну почему всё так несправедливо, Вить? Почему маленькие дети страдают? За что им такое испытание?

— Я не знаю, Танюш… Я не знаю! С девочкой что-то случилось?

Понимаю, что хоть вчера Виктор и пытался отговорить меня помогать Багрянского, у него вся та же добрая и чистая душа, которая была раньше… Он беспокоится за малышку.

— Пока нет, но как всё сложится дальше?..

Я плачу и кладу голову на плечо Виктора, а он прижимает меня к себе.

— Я так понимаю, твои стволовые клетки не подходят для пересадки?

Я отрицательно мотаю головой, а Витя негромко скрипит зубами и утопает в собственных мыслях.

— Давай мы перестанем грустить и займёмся уборкой? Дел на участке немало… — пытается отвлечь меня Виктор, и я улыбаюсь.

Если другого выхода нет, и мне остаётся лишь беременность от Багрянского, то на ближайший год мне придётся обосноваться здесь. Что делать с работой? Вопрос хороший, но пока я даже не пытаюсь искать ответ. Скорее всего, Багрянский на самом деле уладил этот вопрос, потому что начальник так и не перезвонил мне.

— Да, ты прав… Работы непочатый край! — улыбаюсь я, а Витя встаёт на ноги, подкатывает рукава рубашки и протягивает мне руку.

— Будешь работать в рубашке? — спрашиваю я, принимая помощь мужчины.

— Предлагаешь мне работать без неё? — подмигивает Витя, и меня смущают его слова.

— Н-нет… Конечно, нет… Впрочем, как тебе будет удобнее.

Щёки начинают краснеть.

Конечно, мужчины в деревне часто работают с обнажённым торсом в солнечный день, но я понимаю, что буду неловко чувствовать себя, если мужчина разденется. Виктор берёт в руки косу и точильный камень и готовится к покосу травы…

День сегодня будет очень непростой.

Меня ненадолго отпускают мысли о том, что будет дальше, и как теперь поступить с Асей. Я вспоминаю времена, когда бабушка ещё была жива, и мы с Витей помогали по огороду сначала ей, а потом бабе Нюре…