За решеткой, похожие на экзотические украшения, созревали гранаты в бархатной шкурке. В глубине сада бронзовые шары траурного мирта раскалывались, выпуская бледно-лиловые кисейные пузыри. Японские сливы закидывали тяжелые кули, набитые летом, на крышу птичника.

Кудах-кудах-кудах!

– Наверное, старая курица опять несется.

– Или хруща съела?

– Хрущей нет, ведь фиги еще не созрели.

Соседка напротив стала звать детей домой. У других соседей закурлыкали голуби, и из их кухни послышались ритмичные шлепки переворачиваемых бифштексов.

– Мам, я не понимаю, зачем Дикси понадобилось ехать в Нью-Йорк и там искать себе здешнего мужа?

– Он очень хороший человек.

– Будь я на месте Дикси, ни за что не вышла бы за него замуж. Я бы нашла себе ньюйоркца.

– Почему? – удивилась Милли.

– Ну, не знаю.

– Потруднее было бы? – усмехнулась Милли.

– Да, правильно.

Издалека донесся скрежет трамвая, тормозящего на ржавых рельсах.

– Это трамвай, да? Держу пари, сейчас придет твой отец.

– Говорю тебе, не надену я это, пока не переделаешь! – визжала Алабама, колотя кулаком по швейной машинке.

– Но, дорогая, получилось очень красиво.

– Ладно, пусть из синей саржи, но зачем такое длинное?

– Раз ходишь на свидания с мальчиками, забудь о коротких платьях.

– Но я ведь не устраиваю свидания днем, – возразила Алабама. – Днем я буду танцевать, а на свидания буду ходить вечером.

Алабама так и так поворачивала зеркало, чтобы получше разглядеть сшитую клиньями длинную юбку. И расплакалась в бессильной ярости.

– Такую мне не надо! Не надо!.. Как в ней бегать и вообще?

– Красиво, правда, Джоанна?

– Будь это моя дочь, я бы залепила ей пощечину, – отозвалась Джоанна.

– Ты бы! Ты бы! Я бы сама тебе залепила.

– Я в твоем возрасте, когда мне шили хоть что-то новое, всегда радовалась, ведь я постоянно донашивала вещи Дикси. Тебя просто чудовищно избаловали, – не унималась Джоанна.

– Не надо, Джоанна! Алабама всего лишь хочет покороче.

– Маменькин ангелочек! А мне помнится, она хотела как раз такую длину.

– Откуда мне было знать, что так будет смотреться?

– Я бы знала, как тебя приструнить, будь ты моей дочерью, – с угрозой произнесла Джоанна.

Алабама, стоя на теплом субботнем солнце, разглаживала матросский воротник. Потом осторожно сунула пальцы в нагрудный карман, не отрывая недовольного взгляда от своего отражения в зеркале.

– В этой юбке у меня как будто не мои ноги, – проговорила она. – А впрочем, может быть, и ничего.

– Никогда не слышала столько криков из-за платья, – сказала Джоанна. – На месте мамы я бы покупала тебе готовые.

– То, что в магазинах, мне не нравится. Кстати, у тебя все отделано кружевом.

– Но я же сама плачу.

Стукнула дверь в комнате Остина.

– Алабама, хватит спорить! Я хочу подремать.

– Девочки, папа! – испугалась Милли.

– Сэр, я не виновата, это Джоанна! – взвизгнула Алабама.

– Господи! Она всегда на кого-нибудь кивает. Не я, так мама виновата или любой другой, кто подвернется под руку. Сама же она всегда ни при чем.

Алабама удрученно подумала о том, как несправедлива жизнь, которая сначала создала Джоанну, а уж потом ее. Мало того, она еще наделила сестру недостижимой красотой, она была прекрасна, как черный опал. Что бы Алабама ни делала, ей все равно не удалось бы изменить цвет глаз на этот золотисто-карий и она не могла заполучить эти загадочно оттененные скулы. Когда на Джоанну падал прямой свет, она была похожа на блеклый призрак самой себя, своей красоты. От ее зубов исходило прозрачное голубое сияние, и волосы были до того гладкими, что казались бесцветными из-за блеска.