Новый над туманом
Вспыхнет Назарет…

Есенину безусловно нравится всё происходящее. Он видит себя пророком иной России. Но – христианским пророком.

Одному своему товарищу Есенин как‐то признался: «Школу я кончал церковно‐приходскую, и там нас Библией, как кашей, кормили.

И какая прекрасная книжица, если её глазами поэта прочесть!

Было мне лет 12, и я всё думал: вот бы стать пророком и говорить такие слова, чтобы… за душу брало. Я из Исайи целые страницы наизусть знал…»

…И мыслил и читал я
По Библии ветров,
И пас со мной Исайя
Моих златых коров.

Книга пророка Исайи воистину поэтична и яростна – это один из самых жёстких в обличениях пророков. Но Есенин верил, что даже с ним он в состоянии был бы найти общий пророческий язык – по одному же лужку гуляем.

Цикл религиозных поэм Есенина о революции выказывает безусловную осведомлённость Есенина в молебных песнопениях, в жанрах гимнографической поэзии – таких как тропарь, канон, псалом, акафист.

Происходящее он воспринял как Божественное откровение.

…О, я верю – знать, за муки
Над пропащим мужиком
Кто‐то ласковые руки
Проливает молоком.

Он пишет «Октоих» – «маленькую поэму» о революции случившейся и грядущей. Зачин её являет во всей полноте настроение Есенина той поры:

О родина, счастливый
И неисходный час!
Нет лучше, нет красивей
Твоих коровьих глаз…

Не менее поразителен финал поэмы:

…Вострубят Божьи клики
Огнём и бурей труб,
И облак желтоклыкий
Прокусит млечный пуп.
И вывалится чрево
Испепелить бразды…
Но тот, кто мыслил Девой,
Взойдёт в корабль звезды.

В последней строке Есенин говорит о Фаворском свете, знаменующем обетование грядущих человеческих судеб. Свет этот на иконах «Преображение Господне» почти всегда изображается как звезда над Спасителем.

Но здесь различимо ещё и пророчество о выходе человека в космос: млечный пуп прокусят и сядут в корабль – благословясь при этом именем Пречистой Девы.

Как мы теперь знаем, этот юноша двадцати одного года от роду в очередной раз вовсе не ошибался. Удивительная, с прекрасными коровьими глазами, родина всё‐таки выкатит в космос свой корабль.

«Созвездий светит пыль / На наших волосах…» – можно подумать, что это откуда‐то из ещё не написанных тогда фантастических повестей о первопроходцах, штурмующих космос.

А это – есенинский «Октоих».

Вослед за этой поэмой идут очередные есенинские религиозные творения, чьи названия уже говорят сами за себя: «Пришествие» (октябрь 1917-го) и «Преображение» (ноябрь 1917-го). Есенин верит, что случившееся социальное обновление имеет огромное, безусловно религиозное значение. В Россию нисходит Христос – и преображает её.

Есенин просит: «Господи, отелись!» – и значение этих слов стоит понять: он просит Господа снова воплотиться, получить новое земное тело – о-тел-иться.

Одновременно в есенинской поэтике возникает важная тема, которую мы не вправе обойти.

Это старообрядчество.

3 января 1918 года Есенин весь вечер проводит в гостях у поэта Александра Блока. По итогам встречи Блок запишет – посчитает важным! – что говорил ему гость.

Судя по блоковской записной книжке, Есенин осмысленно вводит Блока в заблуждение, заявив о себе, что он происходит «из богатой старообряд[че]ской крестьянской семьи».

Зачем Есенину понадобилась мифическая старообрядческая семья – а значит, и весь род, уходящий в староверство?

Тема эта вовсе не случайна.

Основания у есенинского желания быть наследником староверов куда более глубокие, чем может показаться.

Несколько человек видели, как после Февральской революции и ещё до Октябрьской всякий раз, приходя в редакцию газеты «Дело народа», Есенин читал книгу Афанасия Щапова «Русский раскол старообрядства, рассматриваемый в связи с внутренним состоянием русской церкви и гражданственности в XVII веке и в первой половине XVIII века».