Пошел, забрал шмотки и уехал. И подумал: «Дурак я, зачем мне вообще нужно было работать с ним?» Он идет, а народ, как его завидит, разбегается. Иначе начнет: не то надел, не так причесался… У нас в «Спартаке» таких людей отродясь не было.

Тогда ведь ребят после ухода Крутикова и прихода Бескова спросили, кого из помощников оставить – Хусаинова или Исаева. Игроки проголосовали за меня. Он меня взял, но ни к тактике, ни к чему-то еще не подпускал. Взял Бесков поначалу и Юрия Морозова, но уже на первых сборах его убрал. На каком-то разборе Морозов начал говорить о том, как должен играть центральный защитник, и Бесков сказал:

– Слушай, друг, как будет центральный защитник играть – говорить буду я, а не ты.

И больше Морозова в команде не видели.

Однажды, когда я еще работал, в Тарасовку приехал Качалин. А мы с Бесковым на противоположных сторонах тренировочного поля стоим. Подзывает:

– Анатолий, как дела? Как у вас отношения с Бесковым?

– Вот такие, – говорю, – отношения: он на той стороне, а я на этой. Как вы могли вообще его в сборную взять?

Он никого не уважал. Считал себя выше собеседника в любой ситуации.

А может, Бесков мне припоминал ситуацию 1955 года, когда мы в Индии к мельбурнской Олимпиаде на жаре готовились. После травмы накануне игры выхожу проверить ногу – что могу делать, что нет. Качалин разрешил мне тренироваться индивидуально. А Бесков в общую группу зовет!

Я ему объясняю. Он не слушает:

– Иди в группу!

А после тренировки еще и говорит:

– А теперь сделай два круга пробежки и все мячи в авоську собери!

Я продолжаю по инерции вести мяч – до Бескова-то еще полкруга осталось. Он как рявкнет:

– Кому сказал!

И я, заведенный, как засадил ему мячом! Хорошо, что попал в ноги, а не куда-то еще. И побежал дальше.

Потом он вызвал меня на беседу, я извинился, снова все объяснил. Но вот простил ли меня Бесков в той ситуации – не знаю. Не уверен. А я просто люблю справедливость, если же сталкиваюсь с хамством – не могу терпеть и стараюсь это как-то показать.

Хотя, когда я помогал Симоняну в Ереване, мы с Бесковым встречались, угощали его, шутки-прибаутки – словом, все хорошо было. А в «Спартак» пришел – никакого контакта! Никогда не советовался. И ломать начал все спартаковское – из школы Осянина убрал…

А Николай Петрович его вообще ненавидел. Бывало, приду к Деду, а он вздыхает:

– Анатолий, ты представляешь, динамовцы окружили везде. Председатель «Спартака» – динамовец, старший тренер – тоже. Врачи, массажисты, администраторы…

А для Старостина «Динамо» – это самое большое бельмо в глазу. Как он нас на них настраивал!..

И к нам такое же отношение было. Тот же Якушин «Спартак» не переносил. И даже Аркадьев из ЦДКА при всей своей интеллигентности называл нас «эти мотыльки ночные: сегодня полетали, а завтра их нет вообще». В олимпийской сборной Якушин мог меня на игру не поставить, а Качалин через неделю за первую сборную – ставил с первых минут.

Вот Гавриил Дмитриевич – чудесный человек был. Но вряд ли Старостин мог Качалина в «Спартак» пригласить. Тот – интеллигент, а Николай Петрович рубил правду-матку, так сказать, по-чапаевски – недаром его Чапаем прозвали. И потом, он хотел управлять ситуацией в команде, а Качалин управлять собой не позволил бы.

Николай Петрович вернулся в команду в 1955-м, после заключения. Очень неожиданно. Приехали в Тарасовку, а там заваруха – снимают Соколова. И приезжает Старостин – помню, в широких брюках болотного цвета. Прошелся строевым шагом по нашей комнате, присел…

До него начальником команды был некто Дурнев, стрелок. По-моему, он был чемпионом мира по стрельбе