Во всяком случае, что бы там ни говорили, а, сколько Никита помнил, пустырь как стоял нетронутый, так и по сей день ничего на нем не происходило. Разве что мальчишки в футбол гоняли да всякие доморощенные ракеты пускали по праздникам.

Впрочем, на этот раз стоило Никите завернуть за угол шестого корпуса, где собственно и находился пустырь, как он сразу обнаружил там не свойственную ранее активность.

Посреди пустыря большим кругом расположились непривычные для глаза синие дощатые фургоны, слегка напоминавшие вагоны товарного поезда. Вокруг этих странных фургонов сновали люди, производившие немало шума. Они громко перекрикивались и матерно переругивались, не обращая ни малейшего внимания на оживленно толпившуюся вокруг и глазевшую на них пацанву.

«Строители! – тут же умозаключил Никита. – Значит, все-таки строить будут. Или копать».

Но, сделав несколько шагов вперед, тут же понял, что ошибся. Суетившиеся у фургонов люди вовсе не походили ни на строителей, ни на копателей. К тому же и сами синие фургоны были какие-то особые.

А уж когда Никита подошел еще ближе, почувствовал запах сена, лошадей, да еще услышал звериный рев, то тут уж ему все стало ясно.

«Цирк приехал! Шапито, стало быть, будут налаживать!» – обрадовался он.

Цирк Никита любил и давно знал, что иногда в отдаленных городских районах летом раскидывают шапито. Правда, в Бирюлево на его памяти цирк еще не приезжал.

Однако и на этот раз Никита Бабахин не угадал. Обнаружил же он свою ошибку следующим образом.

Не успел Никита подойти поближе к синим фургонам, как невесть откуда возникла и шагнула к нему навстречу молодая цыганка, одетая в полном соответствии с положенным ее племени протоколом. А именно были на ней стоптанные сапоги, цветные юбки, растянутая шерстяная кофта неопределенного оттенка. Довершала сей красочный наряд небрежно наброшенная на плечи вишневая шаль.

– Давай, дорогой, погадаю, – вкрадчивым убедительным голосом обратилась к нему цыганка. – Всю правду тебе расскажу, не пожалеешь.

При этом она пристально разглядывала Никиту своими черными цыганскими глазами.

Никите подобное неожиданное предложение, равно как и внимательное рассматривание его личности незнакомой цыганкой крайне не понравилось. Не то чтобы он всерьез боялся цыганок, но как-то с детства сторонился их, избегал прямых контактов, интуитивно чувствовал опасность, исходившую от этих необычных, ярко одетых, шумных женщин.

– Не, не надо, – стесняясь, буркнул Никита и сделал шаг в сторону, чтобы обойти нежелательную особу.

Но цыганка тут же проворно заступила ему дорогу. Никита разглядел, что она не так уж и молода, как ему поначалу показалось, отчего чувство неловкости только усилилось.

– Зря отказываешься, дорогой, – искренне посетовала цыганка. – Я вон по глазам вижу, ждет тебя вскоре неожиданная встреча, она тебя и осчастливит, и погубит. Хочешь, подробно расскажу, как тебе погибели избежать? Позолоти ручку, не скупись, себя же обезопасишь.

Никита упрямо покачал головой. Ни про какую гипотетическую погибель он слушать всякие сомнительные советы не желал.

– Не, не надо! – снова повторил он.

И, сделав над собой усилие, твердо произнес:

– Я не хочу!

– Что ж, дело твое, – насмешливо процедила цыганка, не двигаясь при этом с места. – Не хочешь, как хочешь. Тебе жить. Вспомнишь меня еще, только поздно будет.

– Это что там, цирк приехал? – спросил Никита. – Шапито, что ли, ставят?

Он, собственно, и так видел, что цирк, а спросил просто, чтобы уйти от неприятного разговора.

Тут-то и выяснилось, что он опять попал впросак.