То ли от вина, то ли от аппетитных запахов, то ли от понимания, что этому бармену чего только ни доводилось выслушивать.

То ли из-за ямочек.

Так или иначе, я раскалываюсь.

– Подружки считают, у меня проблемы с доверием. – Он молча ждет продолжения. – Говорят, мне нужно перестать отталкивать новых знакомых. Оказывается, я слишком тщательно всех… экзаменую. Жду, пока человек облажается, чтобы убедиться в том, что права – люди дрянь и доверять им не стоит.

– И это правда?

– Что правда?

– Ты устраиваешь людям экзамены?

Задумываюсь, как ответить.

Конечно, это правда.

Проблема в том, что, если я признаюсь в этом кому-то, кроме ближайших подружек, я больше не смогу этого отрицать. Не смогу притворяться, что бросила экзаменовать людей, как обещала Эбби и Кэт.

Но глаза у бармена добрые, вино приятно греет пустой желудок, и двух этих причин хватает, чтобы сказать правду. В каком-то смысле, признаться во всем незнакомцу… прямо освобождение.

– Ага, наверное. Но я же не виновата, что они лажают. – Он вскидывает бровь, и я, вздохнув, продолжаю. – Люди всегда стараются показать себя с лучшей стороны. Представить другим тщательно отредактированную версию себя, ту, которую, по их мнению, всем хочется видеть.

– Это плохо? – спрашивает бармен.

Неожиданно. Я задумываюсь.

– Ну… да.

Бровь его ползет еще выше, будто он мне не верит, и я на мгновение замолкаю.

В самом ли деле плохо, что люди показывают мне улучшенную версию себя, а не ту, в которой есть недостатки?

– Позволь подытожить. Если бы новые знакомые показывали тебе свои базовые версии, ты бы с ними сближалась?

– Нет, – мгновенно выпаливаю я.

А он кивает, словно я подтвердила его мысль.

– А если бы они представляли тебе свои худшие версии, это бы тебя больше привлекло?

– Нет, конечно.

«Вот видишь?» – словно говорит он мне взглядом.

– Но разве не проще было бы знать самое худшее, на что способен человек, прежде чем решать, стоит ли тратить на него время? Тогда мы бы с самого начала понимали, способны ли вытерпеть новых знакомых в их худших проявлениях.

Он снова показывает ямочки и скрещивает руки на груди. Под кожей играют мускулы. Господи, помоги!

Не стоило мне это начинать!

Я приехала только на лето.

Приехала работать.

А работаю я в здании напротив.

– Хочешь сказать, ты готова тратить время только на тех, кого вытерпишь в их худших проявлениях?

– Ты все время повторяешь мои слова, как будто от этого поменяется смысл.

Однако он меняется, даже когда я сама их повторяю.

Получается, я лишь терплю своих любимых людей в их худших проявлениях?

Когда Эбби демонстрирует свои худшие проявления?

Когда ей плохо. Когда она не в лучшем настроении. Когда подавлена. Когда больше всего во мне нуждается.

А Кэт?

Когда сомневается в очередных отношениях. Когда поступает легкомысленно. Когда не может сосредоточиться на разговоре. Когда поддается тревоге.

Разве я просто их терплю?

Конечно нет!

Когда мои подруги так себя ведут, я всеми силами стараюсь им помочь.

А может, я и им устраиваю экзамены? Стараюсь оттолкнуть, чтобы проверить, насколько им дорога?

Господи!

Так проблема во мне?

Я облажалась?

Я ужасная подруга?

Тут в голове звучит голосок, который периодически зудел там с самого декабря.

Временами да.

– До чего додумалась? – спрашивает Ямочки.

– Хмм? – я так глубоко ушла в свои мысли и прозрения, что едва его слышу.

– Ты замолчала и задумалась. К какому выводу пришла?

Я смотрю на него, потом на свои ногти, хорошенькие розовые ногти, которые накрасила вчера, пока Эбби настраивала меня на новую работу.

– Думаю, что мои девочки куда лучшие подруги для меня, чем я для них.