Когда почуял воскрешённым

Себя гулящий Агасфер?

Я вскормлен джунглями под бит

Босых битлов и Чака Берри

В чужом тебе СССРе,

Чей герб на гордости набит.

Стихи – как пара голубей

У Белорусского вокзала.

Зачем ты мне весну сказала?

Не верю ей, не верю ей.

Все наши фавны и сатиры

И повзрослевшие кумиры

Уходят мартовской водой

За город мой, за берег мой.

Смеются гении рекламы,

Цветные киноэпиграммы:

Вот Штрилиц, едущий в «Макдак»,

Вот кокаинщик Дональд Дак.

Из нас, когда-то настоящих,

Слепили общество просящих –

За два рубля, за двадцать йен,

За невозможность перемен.

Почуйте, дети карнавала,

Какая кровь за нами встала:

В джинсе, свитшотах и пальто

Идут великие никто.

Следили за советской лентой

Френды, подписчики, клиенты.

Но Ариадны больше нет –

И лента поменяла цвет.

В Большом стареют балерины,

Их дети им плюются в спины

И вырастают из людей

В охотников на лебедей.

Я лебедь, меченый прицелом.

И кровь моя на пухе белом –

Как отрицание вины,

Что я не чувствую страны.

А дети вовсе не со злобы

На нас картечью ставят пробы:

Они жалеют наш отряд

Летучих чёрных лебедят.

Они жалеют в самом деле,

Как мы бы их не пожалели.

Для них мы – век отборной дичи,

А никакая не добыча.

И потому они стреляют,

Что в нас бессмертие вселяют,

Чтоб мы, смиренные глаза,

Смотрели в них, как образа,

И повторяли – плоть от плоти –

Где гибли мы, там вы растёте.

Там Голиаф, румян и цел,

Уже на вас глядит в прицел.

Не пытайся жалеть

в мещанском суде Иуду –

на любых государей

найдётся свой Годунов.

А Россия всегда

похожа на куклу вуду

в беспокойных руках

талантливых колдунов.

За Рублёвским шоссе

растут на костях остроги,

где по скотным дворам,

которым и счёту нет,

бомжеватые гении

обивают дворцов пороги

и сисястые девки

глотают на завтрак нефть.

Криминальные сводки

писанием нашим стали,

мы и сами не помним,

пока нас не разбуди:

при рождении

русским в небе дают медали,

чтоб они прорастали

ранами на груди.

За душою намного больше,

чем есть в кармане –

это наши повадки,

покуда в руках штыки.

Русской кровью помазаны

все на Земле славяне,

а теперь и у них

пробились на нас клыки.

Но пока мы – кресты,

мы вкопаны в землю прочно,

мы не лучшее племя

и потому не скот.

Чернозём наших душ –

последняя в мире почва,

для которой так важно,

что же на ней цветёт.

Бородинские дни

и строки снегов косые,

мы жуём по весне

оплёвки ржаной крупы.

Оттого и сидим

голодные да босые,

дожидаясь, пока

по нам не пройдут серпы.

Но когда нас пожнут,

то думают – мы пропали,

а посмотрят вокруг –

и тихо сойдут с ума:

где недавно ещё

болота и мхи стояли,

там опять мы растём

из грязи да из дерьма.

И уже через год

мы хвалимся урожаем

заострённым серпам

и всем косарям назло.

И на свежую жизнь

с гармошками уезжаем.

Вот такое на свете

русское ремесло.

Я не верю кассирам, ворам, погонам,

Я по винным шатаюсь со ржавым штопором.

А вчера увидал, что в окне вагонном

Проводница архангелу крылья штопала.

Мне подумалось: так это ей привычно –

Не боится порвать, об иглу не ранится.

Я отпил из бутылки грозы столичной,

Любовался на женщину – как старается!

А закончила шить – собрала булавки,

И архангел сошёл на платформу сонную.

Поезд тронул, а он у газетной лавки

Поправлял неуклюже крыло спасённое.

Что у них там случилось – соврут соцсети,

Ну а мне и добавить-то, в общем, нечего.

Только верю, что женщины все на свете

Починяют архангелам крылья вечером.

Это женщины в платьях, ночнушках, латах,

Несвятые, но гордые богородицы,

Ожидают бродяжек своих крылатых,

Ведь кому-то же надо о них заботиться.

Почему эта дата круглая, а не овальная

Почему я не сплю, если этот район спальный

Почему это в ящик играют, но не поют