Снова и снова раса поднималась из дикости, переходила от варварской культуры в фазу всемирного процветания и взаимопонимания. Целые народы одновременно подхватывали возрастающую склонность к благородству, самопознанию, внутренней дисциплине, к тому, чтобы активно и всепроникающе мыслить и искренне верить.

Как следствие, в течение нескольких веков весь мир цвел свободными и счастливыми обществами. Заурядные человеческие существа обладали беспрецедентной ясностью мысли и общими усилиями избавлялись от социальной несправедливости и личной жестокости. Последующие поколения, наследственно одаренные способностями и благоприятной средой, создавали всемирную утопию пробужденных мыслящих существ.

Потом происходило ослабление какой-нибудь связки. Золотой век сменялся серебряным. Живя за счет достижений прошлого, лидеры мысли терялись в джунглях тонкостей или прозябали, истощенные, в жалкой неопрятности. Одновременно с этим падала нравственность. Люди становились менее искренними, менее чувствительными к нуждам других, прекращались внутренние искания – в общем, они теряли способность жить в обществе. Социальная машина, работавшая нормально, пока граждане сохраняли определенный уровень гуманности, опрокидывалась волной беззакония и коррупции. Свобода уничтожалась тиранами и тираническими олигархиями. Охваченные ненавистью низшие классы служили оправданием этому. Так, постепенно, хотя материальные блага цивилизации могли бы тлеть еще века, духовное пламя угасало, оставляя лишь искорку в нескольких разрозненных личностях. Потом наступало варварство, за которым следовал провал почти первобытной дикости.

В целом, казалось, было одно более высокое достижение на одном из последних гребней, чем на гребнях «геологического» прошлого. По крайней мере, в этом убеждали себя некоторые антропологи. Считалось, что нынешний пик цивилизации – наивысший из всех, что подъем еще будет продолжаться и что благодаря новым уникальным научным знаниям удастся найти способ сохранить здравый рассудок расы от очередного упадка.

Нынешнее состояние вида было, действительно, исключительным. Ни в один из прежних известных циклов наука и механизация не достигали таких вершин. Насколько можно было понять из разрозненных остатков предыдущего цикла, изобретательская мысль не заходила дальше грубых механизмов, известных у нас в середине девятнадцатого века. Считалось, что в более ранних циклах стагнация наступала на еще более ранних стадиях индустриализации.

В это время, хотя в интеллектуальных кругах не сомневались, что пик цивилизации еще не наступил, Бвалту и его друзья были убеждены, что пик этой волны уже прошел много веков назад. Большинству людей, конечно, десятилетие, предшествовавшее войне, казалось лучше и более цивилизованным, чем любой предыдущий век. В их понимании цивилизация и механизация – почти одно и то же, а никогда ранее не было такого триумфа механизации. Выгоды научной цивилизации были очевидны. Для преуспевающего класса она обеспечивала больший комфорт, лучшее здоровье, большую значимость, продление молодости и систему технических знаний, настолько обширную и сложную, что невозможно было знать больше, чем ее общие очертания или какой-нибудь маленький кусочек во всех подробностях. Более того, развитие средств коммуникаций позволило установить тесные связи между всеми народами. Локальные идиосинкразии меркли перед радио, кино и граммофоном. В сравнении с этими обнадеживающими признаками было легко видно, что человеческая конституция, хотя и усиленная улучшенными условиями, была все менее и менее стабильна, чем раньше. Медленно, но верно распространялись определенные губительные болезни. В частности, все чаще встречались и все более пагубными становились заболевания нервной системы. Циники говорили, что психиатрических больниц скоро станет больше, чем церквей. Но это была всего лишь насмешка циников. Бытовало почти всеобщее убеждение, что, несмотря на все войны, экономические проблемы и социальные противоречия, все хорошо и в будущем станет еще лучше.