– Ты была молодцом, пойдем, мы уже все собрались!

Ева уже сделала несколько шагов по направлению к гримерке, как вдруг резко развернулась и, подходя к тете Вале, решительно заявила:

– А давайте я вам помогу разобрать костюмы!

В то время, когда Ева развешивала платья и складывала танцевальные туфли, скорый поезд уносил Пашу все дальше и дальше от Петербурга. Он сидел в мягком вагоне напротив своей бабушки Марии Степановны и печальным взглядом смотрел на быстро пробегающие маленькие деревянные домики с красными крышами, на бескрайние лесные массивы и широкие полноводные реки, через которые были перекинуты мощные мосты с проложенными рельсами. Паша смотрел на все эти необъятные просторы, но думал совсем о другом. Он представлял себе, как Ева вышла на сцену, как она увидела пустое кресло возле Ланы, и как она огорчена, что он не пришел на ее концерт. Паше очень хотелось, чтобы для Евы это было настоящей трагедией, чтобы она кинулась к телефону, начала набирать его номер и просить прийти поддержать ее. Он представлял, как сейчас на его телефоне высветится вызов «Ева», а он возьмет трубку и скажет, что уже далеко от города, и, может быть, они больше никогда не увидят друг друга, и она расплачется и откажется выступать. Но Павел за все долгие годы их знакомства так и не усвоил одной истины, врожденное чувство собственного достоинства было главной чертой Евы, и ни за что на свете она не стала бы звонить ему первой, а в такой ситуации, когда он проигнорировал ее приглашение, она не только не стала бы ему звонить, но даже не ответила бы на его звонок. Его мысли прервал стук в дверь, это был проводник, худощавый мужчина лет пятидесяти в синей форме, он хотел пропылесосить и без того идеально чистую красную ковровую дорожку купе.

– Пашенька, давай сходим в вагон-ресторан, – сказала Мария Степановна. Но Паша не хотел есть, единственным его желанием было, чтобы, наконец, позвонила Ева, он не мог никуда идти, как в вагоне-ресторане он расскажет Еве при всех, что он ее покинул.

– Ба, я не хочу, иди сама, – сказал Паша, не отрывая взгляд от телефона.

– Ладно, давай попросим проводника принести нам чай, у меня есть шоколадка, – открывая сумочку, ответила Мария Степановна.

Время шло, звонка все не было, Паша не находил себе места. Потом он решил позвонить Лане, узнать, как обстоят дела, но тут же отказался от этой затеи, она все сразу расскажет Еве, а это нарушит его планы. Паша встал, тяжело вздохнул, откинул спинку синего диванчика, она плавно опустилась на сиденье и открылась уже полностью заправленная постельным бельем мягкая полка.

– Ой, Паша, как здорово теперь оборудовано все в поезде, а мы зачем-то стремимся самолетами летать, раньше все было просто, сам себе стелешь матрас, который лежит на третьей полке, потом заправляешь постельное белье. А сейчас не только третьей, а даже второй полки нет, и кондиционер огромный, мне даже холодно стало, – бабушка еще что-то говорила и говорила, но Паша уже не слушал, он лег, не раздеваясь, укрылся с головой одеялом и не знал, как ему вести себя дальше. Мысль о том, что он будет жить с бабушкой так далеко от привычного ему большого города, вдали от друзей, от его школы, вдруг стала пугающей. Как он мог пойти на такой шаг, как мог надеяться, что Ева помчится за ним на край света, умоляя вернуться. Она даже, наверное, не заметила, что его нет на концерте. Он метался из стороны в сторону, садился за стол и снова ложился, выходил из купе и ходил по коридору вагона, он был взбешен и напуган, ему казалось, что поезд стремительно несет его прямо в бездну. Паша не знал, что ему теперь делать, он корил себя, что так бездумно поддался порыву, болезненной фантазии, решил изменить свою жизнь, поддавшись чувствам. Вконец измучив себя, юноша прислонился разгоряченным лбом к прохладному стеклу окна, он открыл глаза и понял, что все исчезло – и дома, и деревья, и мосты, и озера, осталась только темнота на улице и в его душе.