«Ничего себе защита! – насколько царевна помнила, рвы и колья обычно находятся с внешней стороны крепостных стен, а тут, как в кривом зеркале, все наизнанку. – Или это защита от кого–то, кто находится внутри монастыря?»
Абсурдность идеи вызвала улыбку.
Откинув странные мысли, царевна поспешила по протоптанной в снегу узкой дорожке. У входа в здание ее ждала Добря, которая пританцовывала на месте от холода.
Здание в центре небольшого двора с парой деревьев и колодца с гусаком, на конце которого болталась цепь, поражало монументальностью – высокое, массивное, опять–таки без единого окна и с узкой дверью из кованного железа. Охранные амулеты, вделанные в тело металла, сияли словно драгоценные камни.
И опять Стелла заметила, что они покрывали дверь как снаружи, так и изнутри.
– Давай быстрее, – монахиня похлопала себя по плечам, – холодно.
***
Внутри здание выглядело таким же неприветливым, как и снаружи – низкие закопченные потолки, темные переходы, узкие двери, ведущие в кельи. Одна из них открылась, навстречу вышла монашка небольшого роста, приветственно поклонилась. За ее спиной царевна успела разглядеть кровать, прикрытую чем–то серым, стол с горящей на нем свечой и образа в углу с лампадкой. Пахнуло благовониями.
«И рассказать–то нечего, – вспомнив о просьбе Змея, подумала Стелла. – Все серо и уныло».
Когда Добря распахнула очередную безликую дверь, сердце Стеллы дрогнуло – на кровати лежала женщина, укрытая по самые глаза. И только по очертаниям фигуры царевна догадалась, что хриплыми стонами ее встретила вовсе не Мякиня.
– Вот, сестра, привела к тебе воспитанницу, о которой рассказывала давеча. – Добря перекрестилась на образа и тихо закрыла за собой дверь.
Стелла не обратила на ее уход никакого внимания, она подошла ближе к кровати.
Никакие благовония не могли перебить запах смерти. Монахиня доживала свои последние дни.
– Что ты видишь, девочка? – надтреснутый голос был тих. Даже говорить несчастной было больно.
– Чернота пожирает ваше тело…
– Ты можешь с нею что–нибудь сделать?
– Н–не знаю, – Стелла опустилась на колени. Было неловко смотреть на умирающую с высоты роста. Каменный пол сквозь ткань обжег холодом. Пахнуло гниением и нечистотами. – Я еще никогда не встречала такую черноту. Ну, чтобы она занимала все тело…
– Спасибо, что не кривишь лицо, – произнесла женщина обескровленными губами. Она выпростала из–под колючего одела сухонькую руку и схватилась за предплечье царевны. Даже сквозь ткань плаща чувствовалось, что она горячая. Стелла положила ладонь поверх руки больной.
Тошнота подкатила горьким комком.
«Монахине и сорока нет!»
Та застонала, и царевна спрятала руку.
– Нет, не убирай. Я потерплю. Пусть уж один конец. Устала…
Наитие или простое сочувствие заставило Стеллу забраться на и без того узкую кровать. Легла, вытянувшись во весь рост и обняла тело, которое пожирала болезнь.
Женщина закричала.
Дверь приоткрылась, впустив свежий воздух, но тут же захлопнулась.
Монахиня кричала и кричала. А потом как–то сразу затихла.
«Умерла?» – подумала царевна сквозь навалившуюся дремоту. Силы как–то враз иссякли, и не было никакой возможности расцепить руки. Она так и осталась лежать, обнимая тело монашки.
ГЛАВА 8
Стоило открыть глаза, как вновь подкатила дурнота. Потолок со скрещенными перекладинами закружился, и стоило неимоверных усилий отвести от него взгляд.
– Ну, слава Пресветлой деве! Пришла в себя! – в поле зрения появилась улыбающаяся Лилия. Обязательный к ношению вне стен спальной комнаты платок она держала в руках. Им же стерла что–то липкое на лице царевны. – Я уж думала, окочуришься.