– Все и так знают, что у меня есть шрам, – бурчу я.
– Знать и видеть – не одно и то же, – возражает Фульвия. – Он просто отвратительный. Мы с Плутархом подумаем за обедом, что с ним делать.
– Ничего, разберемся, – отмахивается Плутарх. – Может, дадим тебе браслет или что-нибудь в этом роде.
С досадой я одеваюсь, чтобы идти в столовую. Моя команда подготовки сбилась в кучку возле двери.
– Вам принесут еду сюда? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает Вения. – Нам сказали идти в столовую.
Я вздыхаю про себя, представив, как вхожу в столовую с такой компанией. Правда, на меня и так все пялятся, так что большой разницы не будет.
– Идемте. Я покажу вам, где столовая.
Вокруг меня постоянно шушукаются и бросают украдкой взгляды, но реакция при виде моей экзотической троицы – это нечто. Люди буквально раскрыли рты и ахнули; некоторые даже тычут пальцами.
– Просто не обращайте на них внимания, – говорю я своим спутникам.
Опустив глаза и механически переставляя ноги, они движутся вместе с очередью, принимая миски с сероватого цвета рыбой, тушеной окрой и чашки с водой.
Мы садимся за стол рядом с моими земляками из Шлака. Они ведут себя посдержаннее, чем люди из Тринадцатого, – возможно, просто от смущения. Ливи, моя бывшая соседка в Двенадцатом, робко здоровается с ними, а Хейзел, мать Гейла, которая, должно быть, знает об их заточении, кивает на миску с тушеной окрой.
– Не бойтесь. На вкус она лучше, чем на вид.
Лучше всего обстановку разряжает Пози, пятилетняя сестренка Гейла. Она подбегает к Октавии и осторожно дотрагивается до нее пальчиком.
– У тебя зеленая кожа. Ты больная?
– Это такая мода, Пози, – объясняю я. – Как красить губы помадой.
– Чтобы быть красивее, – добавляет Октавия, и я вижу на ее ресницах слезы.
Пози на секунду задумывается, потом серьезно говорит:
– Ты красивая любого цвета.
На губах Октавии появляется робкая улыбка.
– Спасибо.
– Если хотите произвести впечатление на Пози, придется покраситься в ярко-розовый, – говорит Гейл, с шумом ставя свой поднос рядом со мной. – Это ее любимый цвет. – Пози хихикает и бежит обратно к маме. Гейл кивает на миску Флавия: – Лучше ешьте сразу. Остынет – будет вообще как клей.
Все принимаются за еду. На вкус окра более-менее сносная, только очень уж вязкая. Такое впечатление, что каждый кусочек глотаешь по три раза. Гейл, обычно неразговорчивый во время еды, старается поддержать беседу и расспрашивает, как идет работа над моим имиджем. Я-то знаю почему. Мы с ним вчера поссорились, когда он заявил, будто я сама вынудила Койн поставить ответные условия.
– Пойми, Китнисс, – увещевал он, – Койн – главная в этом дистрикте. Она не может допустить, чтобы у людей сложилось впечатление, будто ты ей командуешь.
– Ты хочешь сказать, она не приемлет чужого мнения, даже если оно справедливо, – парировала я.
– Я хочу сказать, что ты поставила ее в дурацкое положение. Ей пришлось заранее объявить амнистию Питу и другим трибутам, не зная, что еще они успеют натворить.
– По-твоему, я должна просто делать, что мне говорят, и бросить остальных трибутов на произвол судьбы? Впрочем, это действительно уже неважно, потому что мы и так их бросили!
С этими словами я захлопнула дверь у него перед носом. За завтраком я села в другом конце стола и не сказала ни слова, когда Плутарх отправил Гейла на тренировку. Знаю, Гейл беспокоится обо мне, но именно сейчас мне очень нужно, чтобы он был на моей стороне, а не на стороне Койн. Неужели это так трудно понять!
После обеда у нас с Гейлом запланирована встреча с Бити в отделе специальной обороны.