Закатив глаза, обречённо вздыхаю. Это Мир. И от него не отвяжешься, поэтому приходится затолкать своё безотчётное волнение куда подальше и всё-таки выйти вслед за Димой из комнаты. Со двора уже слышно мелодичное насвистывание, больше похожее на воинственный кличь и вселяющее уверенность, что ни черта замечательного нас сегодня не ждёт.

8. Ненавижу делиться

Воздух в клубе густой, застоявшийся, пахнущий удушливой смесью парфюмов, сигаретным дымом и жаром танцующей под электро-хаус толпы. Наш столик здесь, наверное, единственный, за которым, как на сходке трезвенников, перед каждым стоит по безалкогольному коктейлю. Дима в жизни не сядет выпившим за руль, я спиртным не балуюсь, а Арбатову, похоже, сегодня нет никакой разницы что в себя заливать. Заказал, как все, ягодный лимонад и за полчаса даже не притронулся. Как-то чересчур всё спокойно, но едва ли затишья хватит надолго. Мир сегодня мрачнее тучи.

Зажав в зубах сигарету, он периодически оттягивает ворот футболки, как если б тот его душил, отчего вид у Арбатова весьма раздражённый, можно сказать, почти злой, но рядом с Димой моя робость преспокойно посапывает. Ума не приложу, как ему это удалось, однако пыл чрезмерно заботливого друга заметно поутих.

Несмотря на наши ежевечерние встречи, после той злополучной вечеринки в особняке Исаевых, Мир больше не предпринял ни одной попытки меня задеть. Он теперь вообще со мной не разговаривает, только смотрит с каждым днём всё более пристально, с такой ироничной насмешкой, будто на моём лице написаны все до единой мысли. Возможно, так оно и есть, только что в том смешного, всё равно непонятно.

Улыбнувшись очередной шутке Димы, подношу стакан с лимонадом к губам и едва не роняю его при виде подошедшей к нашему столику брюнетке. Вечер разом перестаёт быть томным, приобретая совершенно неожиданный оттенок раздражения.

Девушка щебечет что-то о параллельных классах и рюкзаке, забытом в запертой раздевалке. Похоже, они знакомы. Да, точно знакомы, потому что Дима тоже приветливо кивает подсевшей девице и представляет меня как свою единственную. На лице Мира тут же проскакивает кривая ухмылка, но больше он своего пренебрежения к нашей связи ничем не выдает. Вот и хорошо! И прожигать не надо воинственным взглядом руки друга на моей талии! Я тоже не слепая, а у Димки своя голова на плечах. О себе лучше пусть заботится, умник. У самого джинсы на колене под ногтями брюнетки того и смотри лоскутками пойдут.

Вика её зовут. Вика-ежевика, как зарифмовал Мир, с озорством подмигивая затянутому в топ из чёрной кожи внушительному бюсту.

Огромное кресло словно обнимает наш стол бордовой буквой "П" и, чтобы утолить невесть отчего жальнувшее сердце любопытство, приходится незаметно скашивать глаза в их сторону. Мир молча курит, позволяя захмелевшей знакомой поглаживать своё бёдро. Именно позволяя, потому что выражение его лица сейчас не выдаёт и сотой части того восторженного энтузиазма, какой вовсю излучает Исаев, тиская меня, как голодающий хлебный мякиш. Даже странно, что наедине Дима настолько выдержанный. Впрочем, мысль о таком странном несоответствии стараниями неугомонной Вики гаснет вместе с сотнями других под наплывом глухого раздражения. Вот что ей в своей компании не сидится?

Эй, это мой сводный брат! Моя головная боль.

– Ого, Мир, у тебя такие мышцы... – теперь алые ногти грозят исполосовать короткий рукав его футболки, а глаза девушки горят так алчно, что это становится заметно даже в полумраке. – Возьми меня на руки, и я позволю унести себя куда захочешь.