Что до Татарникова, то он неудобства не чувствовал ни малейшего. Ему было совершенно безразлично, идет ли он рядом с миллиардером, журналистом, вором или председателем Сбербанка. Сергей Ильич рассеянно разрешил Флорентийцу взять себя под локоть, и они двинулись через зал, а толпа изумленных гостей расступалась перед этой странной парой. Татарников, полагаю, думал в этот момент о чем-то постороннем, так с ним часто бывало. Иной раз во время оживленной беседы он словно отключался, а когда его спрашивали, о чем он думает, отвечал, например, так: «Вспоминал один эпизод кельтской мифологии», или еще чтонибудь в этом роде. Так он и шагал подле матерого Флорентийца, а потом, вспомнив, что пришел в ресторан не один, остановился и сказал: «Да я тут, собственно, со спутником». Флорентиец проявил несказанное радушие – кивнул кому-то, щелкнул пальцами, и меня разыскали в толпе, и совсем не для того, чтобы (как бывало не раз) вывести вон, а напротив, – проводили в центральный зал, к центральному столику. Татарников уже сидел в огромном кресле и с интересом изучал меню, а за его спиной склонился не какой-нибудь официант, а сам метрдотель.

– К фуа-гра возьмите эльзасское, рекомендую, – шептал он на ухо историку. – А из красных посоветую шато петрюс восемьдесят шестого года.

Татарников читал меню с нескрываемым интересом. Сергей Ильич говорил практически на всех живых языках и на двух-трех вышедших из употребления. Кажется, санскрита он не знал, но латынь, древнегреческий и иврит были для него столь же привычны, как для присутствующих феня. И однако, при всем обилии знаний, Татарников, разумеется, не понял ни слова в красивой папочке, каковую ему вручили, – он внимательно, как профессиональный эпиграммист (слово я подцепил из разговоров с Сергеем Ильичем), изучал страничку за страничкой. Наконец сдвинул очки на кончик носа и, глядя поверх стекол, сказал:

– У вас тут, вижу, все имеется.

– Стараемся! – Метрдотель улыбнулся Татарникову.

– А водочки у вас нет? Года так восьмидесятого? Помню, славная была тогда водка «Московская», потом куда-то делась.

Я было решил, что вот тут-то нас и разоблачат, – ну не может современный вор в законе хлестать водку, если ему дают шато петрюс. Однако метрдотель отнесся с пониманием, наморщил лоб.

– «Московская»? А «Русский стандарт» не подойдет?

– Ну, – сказал Татарников обиженно, – если уж у вас «Московской» нет…

– Поищем. – И метрдотель сорвался с места, бросился отдавать распоряжения. Не знаю уж, что они там такое учудили, шофера ли сгоняли к трем вокзалам, или портье купил бутылку у таксистов, только через пять минут запотевшая «Московская» стояла на столике.

– А вам? – Это уже метрдотель обратился ко мне.

Было бы глупо не использовать возможность: я попросил дюжину устриц, бутылку шабли, фуа-гра, бифштекс по-флорентийски, бутылку шато петрюс, колбасу мортаделла и соленые огурцы.

Список блюд помню досконально – прежде всего по тому, как дико посмотрел на меня метрдотель, когда после бифштекса я заказал колбасу. И, понятно, соленые огурцы тоже ввергли его в изумление. Не мог же я объяснить этому господину, что вареная колбаса с огурцами – единственное, что в принципе может здесь есть Сергей Ильич. Не уверен, что Татарников когда-либо пробовал итальянскую колбасу, – но я надеялся, что разницы с отечественной он не заметит. Я выдержал взгляд метрдотеля и хладнокровно повторил заказ.

– Колбасы, грамм триста, – сказал я, и метрдотель поглядел на меня с ненавистью.

К тому времени как подали заказ, за наш столик уже сели другие гости. Потом подошел и хозяин. Считается, что хозяин должен обойти все столики за вечер: посоветовать блюдо, поинтересоваться, как и что. И действительно, Флорентиец перемещался по залу, но, дойдя до нас, обосновался надолго – сел рядом с Татарниковым, налил себе красненького.