Воспроизводство ведомственных топосов в колхозном дискурсе резко сократилось во второй половине 1930‑х годов. Сталинская Конституция, утвердившая кооперативно-колхозную собственность, вероятно, положила конец всем ведомственным проявлениям в аграрном секторе и установила на деревне новый дискурсивный порядок, где не было места конфликтам. Таким образом, рационализация ведомственных взаимоотношений в публичном дискурсе была риторической частью процесса коллективизации. Советское государство строило новую экономику в деревне, в том числе путем обнаружения ведомственных противоречий и организации «идеального» социалистического управления колхозами и совхозами. Однако гувернаментальность (у)правленческих практик в сельской местности почти всегда выстраивалась вокруг административно-бюрократических отношений, и они, за исключением проблем учета скота и зернового районирования, не были референтны государственным интересам. Колхозная ведомственность чаще была канцелярской борьбой местных чиновников и колхозников за условия и средства локальных сельскохозяйственных работ.

Большевистский холизм проявлялся только в момент больших конфликтов, связанных с промышленным производством. Конечно, я не утверждаю, что прекращение текстуализации «ведомственности» в контексте народного хозяйства означало преспокойное существование для советской промышленности. Очевидно, что эпоха сталинской индустриализации породила массу реальных ведомственных антагонизмов на гигантских стройках. Не исключено, что на местах, где сталинский дискурс мог обладать различными локальными девиациями, газетчики, наоборот, легко артикулировали ведомственность и апеллировали к большевистскому холизму при открытых конфликтах производственников, что не фиксировалось в центральной прессе. Однако, как уже было описано, центральные издания не использовали в таких описаниях «ведомственный» словарь. Ситуация изменилась, когда страна готовилась жить по заветам «Конституции победившего социализма».

Первой полемикой, в которую вновь вернулись государственные интересы, стало обсуждение вопроса о делении ресурсов между республиканскими наркоматами, которые были созданы по конституции, и союзным правительством. Как писали свидетели прений, «надо отбросить узковедомственную линию в разрешении этих вопросов и по-государственному подойти к делу». Эта критика была обращена к Наркомату легкой и местной промышленности, прикидывавшему, «что кому отдать», «нужно или не нужно „уступить“» республиканским наркоматам какое-нибудь предприятие или отрасль производства365. Либо, наоборот, большинство предложений о создании новых наркоматов исходили из «узких ведомственных нужд»366.

В 1936 году не только всенародное обсуждение конституции предопределило возвращение риторики защиты государственных интересов. Международный контекст Гражданской войны в Испании и нарастающее идеологическое противостояние с фашизмом возвращали интересы государства в круг мотивационных клише для советских функционеров. Московские показательные судебные процессы также предопределили дискурсивный поворот, в котором сталинский лингвистический терроризм атаковал «германо-японо-троцкистских агентов» на заводах и в трестах. Ведомственность была объявлена оружием врагов. Другим символическим поводом вспомнить о принципах большевистского холизма оказалось празднование десятилетия со дня смерти главного идеолога государственных интересов в социалистической промышленности и основного противника ведомственности – Дзержинского. Председатель Госплана СССР В. И. Межлаук в «юбилейном» некрологе особо подчеркивал большевистский холизм Железного Феликса: