Сам же Матвей, будучи изначально человеком, верящим в Бога и не особо доверяющим всяческим служителям культа, относился к его завихрениям с пофигизмом и некоторым презрением. В церковь хожу, святой воды не боюсь, так чего тебе ещё, собака, надобно? Однажды он так и спросил, едва не теми же словами. С тех пор поп старательно искал способ доказать, что Матвей не тот, за кого себя выдаёт, и что служит он не Богу, а его антиподу.

В станице об этом противостоянии знали и над попом откровенно посмеивались, отлично понимая, что в деле этом если и имеется чей-то след, то никак не дьявольский. Старые казаки ещё помнили, кто являлся их покровителем прежде и чьим попущением Матвей выжил после удара молнией. В станице, несмотря на полное засилье православия, пращура почитали и, как могли, старались поддерживать культ старых богов.

Как говорится, царствие небесное, оно то ли есть, то ли нет, а пращур вот он, и в бою защитит, и в работе поможет. Потому как он роду защитник, а значит, чем простому человеку легче жить, тем ему лучше. Философия вроде и незамысловатая, но жизненная. Впрочем, молодые казаки всё-таки от прежней веры отходили, что и стало для самого Матвея ещё одной головной болью. Ведь старый культ у церковников был под серьёзным запретом.

О том, что вскоре что-то произойдёт, Матвей понял за день до поступившего известия. Ровно сутки его чуйка ныла и свербела, давая понять, что пришло время готовиться к неприятностям. Привыкший доверять этому чувству, Матвей проверил оружие, амуницию, осмотрел коня и, убедившись, что к срочному выходу всё готово, отправился к семье. Катерина, извечным женским чутьём уловившая, что грядут проблемы, не отходила от мужа ни на шаг.

Помня, что родить она должна считай со дня на день, Матвей старался быть с женой особенно ласковым и внимательным. Мальчишки, словно почувствовав их настроение, также принялись жаться к отцу. Посадив сыновей на колени, а рядом жену, Матвей старался сделать так, чтобы его внимания хватало на всех. Так они просидели до самой темноты, а утром, едва рассвело, станицу поднял колокольный звон. Не набат, но строевые казаки поспешили на церковную площадь.

Увидев у коновязи перед общественной хатой коня, к седлу которого была приторочена пика с вымпелом посыльного, бойцы принялись негромко переговариваться, строя предположения, что это может быть и с кем теперь придётся воевать. Матвей, быстренько прикинув местную географию, уже собрался было высказать версию, что предстоит поход в Персию, когда из общественной хаты выскочил молодой казак и, вскочив на коня, рысью погнал его к околице.

Следом за ним из хаты вышли старшины, и все разговоры разом стихли. Макар Лукич, как самый старший из выборных, выступил вперёд и, оглядев собравшихся станичников, громко объявил:

– Значит так, казаки. Приказ пришёл. Должны мы явиться конно и оружно на большой сбор казачьего воинства. Пришёл срок, казаки, государству послужить.

– А где сбор-то, Лукич? – послышалось из толпы.

– Ну, окрестные станицы в Екатеринославе собираются, а уж оттуда куда пошлют, одному богу известно, – вздохнул старик, нервным движением оглаживая бороду.

– А с кем воевать-то станем? – послышался следующий вопрос.

– Не знаю, – угрюмо мотнул казак седым чубом. – Нет ничего в приказе. Я так мыслю, после сбора в Екатеринославе приказ расскажут. А наше дело туда явиться.

– Когда выезжаем? – не удержавшись, спросил Матвей о самом для себя главном.

– Через две седмицы от сего дня. Идти придётся одним конём с обозом. Так что готовьтесь, казаки. Чует моё сердце, непростой это поход будет, – дрогнувшим голосом закончил Лукич.