– Я почитаю ее в другой раз.
Мгновение девушка молчала.
– Я думаю, тебе нужно взять ее сейчас.
Уэллс лишь сжал челюсти и ничего не сказал. Она продолжила:
– Я видела тебя здесь вместе с твоей матерью. Ты должен отнести ей эту книгу.
– То, что мой отец член Совета, еще не означает, что я стану нарушать правила, которым уже триста лет, – сказал он, подпустив в свой тон лишь каплю снисходительности.
– За несколько часов с книгой ровным счетом ничего не случится. Вред воздуха сильно преувеличен.
Уэллс приподнял бровь:
– А возможности сканера, который стоит на выходе, тоже сильно преувеличены?
Большинство дверей в Фениксе были оборудованы сканерами, каждый из которых был особым образом запрограммирован для выполнения определенных задач. Библиотечные сканеры исследовали каждого выходящего на молекулярном уровне, чтобы убедиться, что он не держит книгу в руках или не прячет ее под одеждой.
На ее лице мелькнула улыбка.
– Я давным-давно это поняла, – она глянула через плечо на темный проход между книжными контейнерами, сунула руку в карман и извлекла оттуда кусок серой ткани. – Это помешает сканеру распознать содержащуюся в книге целлюлозу. – Она протянула ткань Уэллсу. – Ну же, бери.
Уэллс сделал шаг назад. Вероятность того, что девушка пудрит ему мозги, была очень высока. Куда выше вероятности, что она таскает в кармане кусок ткани, из которой шьют шапки-неведимки.
– Зачем она тебе?
Она пожала плечами:
– Мне нравится читать в других местах.
Когда он ничего не ответил, она улыбнулась и протянула к нему вторую, свободную, руку:
– Давай сюда книжку. Я стащу ее для тебя и принесу в больницу.
Удивив самого себя, Уэллс передал ей книгу.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Чтоб ты знал, перед кем отныне будешь в вечном долгу?
– Чтоб я знал, кому сказать спасибо, когда меня арестуют.
Девушка сунула книгу под мышку и протянула ему руку для пожатия:
– Кларк.
– Уэллс, – сказал он и, шагнув вперед, сжал ее руку.
Он улыбнулся. На этот раз в его улыбке не было боли.
– Древо едва удалось спасти.
Канцлер уставился на Уэллса, словно ища признаки раскаяния или, наоборот, ликования – хоть чего-нибудь, что помогло бы понять, почему его сын сделал попытку сжечь единственное живое дерево, вывезенное с разоренной планеты.
– Ты знаешь, что некоторые члены нашего Совета хотели казнить тебя на месте, и плевать им было, совершеннолетний ты там или нет? Мне удалось спасти твою жизнь, только заручившись их согласием на то, чтобы отправить тебя на Землю.
Уэллс облегченно вздохнул. В Тюрьме содержалось менее ста пятидесяти подростков, и он предполагал, что на Землю отправят самых старших, но до настоящего момента ни в чем не был уверен.
Отец посмотрел на Уэллса, и его глаза расширились, в них появилось удивление и понимание:
– Так ты этого добивался?
Уэллс кивнул.
Лицо Канцлера исказила гримаса.
– Если бы я знал, что тебе так приспичило увидеть Землю, то легко бы все устроил. Ты мог бы принять участие во второй экспедиции, как только мы убедились бы, что это безопасно.
– Я не хотел ждать. Я хочу отправиться туда в первой сотне.
Канцлер слегка прищурился, критически глядя в бесстрастное лицо сына.
– Почему? Ты же лучше большинства знаешь, как это рискованно.
– При всем уважении, именно ты – тот человек, который убедил Совет, что ядерная зима закончилась. Именно ты сказал, что экспедиции уже ничего не грозит.
– Да, не грозит. Земля достаточно безопасна для сотни осужденных преступников, которые так или иначе приговорены к смерти. – Тон Канцлера был одновременно покровительственным и недоверчивым. – Я не имел в виду, что она безопасна для моего сына.