– Это ты верно, сын, сказал. Не нужна ей слава такая, – решительно кивнул Григорий. – Не журись. Управимся, – пообещал он, лихо подмигнув сыну.

Вошедшая в хату Настасья, увидев мужа, тепло улыбнулась ему и, поставив на стол корзину с овощами, повернулась к Матвею.

– Принесть чего, сынок?

– Тебя где носит, мать? – с напускной суровостью поинтересовался Григорий. – Сыну шевелиться лишний раз нельзя, а она бог знает где носится.

– Ой, не ворчи, Гриша, – отмахнулась казачка. – Сам же видишь, с огорода я. Вы сейчас волками взвоете, что есть хотите, а у меня ещё и не готово ничего. Вот и бегаю, как кошка ошпаренная.

– От, дожил. Уж и поворчать для порядку в своём дому нельзя, – вздохнул Григорий, удручённо разводя руками.

– Да ворчи, кто ж тебе мешает, – рассмеялась Настасья, подходя к лежанке и попутно ласково ероша ему чуб.

Спустя месяц после своего очередного пришествия в этот мир Матвей медленно и осторожно шкандыбал по двору, пытаясь делать хоть что-то. Но каждый раз, стоило только ему попытаться поднять что-то тяжелее ложки, как в спине тут же начиналась нудная, тянущая боль, перехватывавшая дыхание. Мысленно проклиная всё на свете, парень старательно разрабатывал руки, чтобы не терять времени впустую.

Чтобы не напрягать спину, он просто ложился на лавку и выжимал от груди разные тяжести. Потом, перевернувшись на живот, делал то же самое, подтягивая груз, только сгибая руки в локтях. В общем, получалась некая пародия на качалку, но это было хоть что-то. Григорий, глядя на его попытки, только вздыхал и головой качал, даже не пытаясь вмешаться. Только иногда Настасья, увидев его кривящуюся от боли физиономию, не выдержав, принималась причитать, уговаривая сына повременить и перестать издеваться над самим собой.

В очередной раз услышав её причитания, Матвей, вздохнув, опустил на пол глиняные кувшины, наполненные водой, и, медленно сев, тихо ответил:

– Мам, ну не могу я без дела просто так на печи сидеть. От такого я ещё сильнее заболеть могу.

– Ты чего несёшь-то, сынок?! – всплеснула женщина руками. – Это когда ж было, чтобы человек на пустом месте заболел, ничего не делая?

– Эта болезнь, мама, ленью называется, – усмехнулся парень. – Я и так ленивый, а тут, ежели совсем разленюсь, так после и вовсе работать не заставишь.

– Это ты-то ленивый? – растерялась Настасья.

– Уймись, мать, – не удержавшись, рассмеялся Григорий. – Шутит он, а ты поверила. А что до лени, так то правда. Тело ежели не двигается, очень быстро напрягаться отвыкает. Вспомни, как я после ранения ещё два месяца по двору еле ползал.

– Нашёл чего вспоминать, – фыркнула Настасья. – Тебя тогда вообще едва живого привезли. Думала, схороню.

Чуть слышно всхлипнув от нахлынувших воспоминаний, женщина подошла к мужу и, погладив его по щеке, тихо добавила:

– Из тебя тогда пять пуль вынули, а его одной зацепило. Нашёл, что сравнить, дурень, – и вопреки своему же заявлению, поцеловала в щёку. – Ладно, казаки, делайте, как сами знаете, – вздохнула она и, махнув рукой, отправилась на кухню.

Проводив её взглядом, кузнец тепло улыбнулся и, повернувшись к сыну, проворчал:

– Ты б и вправду полегче пока. Не ровён час, потянешь чего в спине, греха не оберёшься.

– Надо бы к деду Святославу съездить, – подумав, высказался Матвей. – Пусть спину мне глянет. Может, можно уже хоть что-то делать?

– Тоже верно. Добре. Завтра с утра поедем, – подумав, решительно кивнул Григорий.

Утром, накидав в дроги побольше соломы, он застелил её буркой и, уложив Матвея на этот импровизированный матрац, вывел дроги на улицу. Парень, помня, что в степи найти приключения на ровном месте проще, чем иной раз воды попить, сунул револьвер в кобуру, а патроны россыпью ссыпал в кожаный подсумок. Брать с собой карабин и ножи смысла не было. Стрелять из такого оружия ему ещё было недоступно, как и бросать ножи с достаточной силой.