– Но ты не можешь умереть, Господь.

– Нет. – Иисус снял с губ черную муху и раздавил ее между пальцев с обломанными ногтями. – Но я чувствую боль. Я мог пройти сквозь этот мир, как порыв ветра над ячменным полем. И человеческая жизнь продолжилась бы почти так же, как и прежде. И даже хуже. Армии продолжили бы маршировать. Люди страдали бы, голодали и сомневались в моем существовании, пока другие сражались между собой, толкуя каждое мое слово. Города из стекла и камня, даже более величественные, чем этот, возносились бы и рушились. Умные мужи, такие, как ты, Бальтазар, узнали бы, как летать подобно ангелам небесным. Да-да, это правда, хотя тебе трудно в такое поверить. Люди бы научились вырываться за пределы этого мира, отравлять воздух и убивать живую воду морей и океанов. И ради чего, Бальтазар? Чем должно завершиться столько неумное и бессмысленное стремление?

– Не знаю, Господи.

– Да, – покачал головой Иисус. А затем рассмеялся. Это был жуткий, пустой смех, от которого мухи поднялись и зароились над его головой. – Я тоже не знаю, Бальтазар. Я тоже. Я голодал в пустыне, мне было страшно. А вокруг были скорпионы и змеи. И прочие гады… даже хуже их.

Иисус содрогнулся.

– В последние дни моего испытания камни принялись искушать меня, принимая вид хлебов. И тогда я понял, какой выбор стоит передо мной. Я увидел все царства земные, и я знал, что могу стать их владыкой. Все, что требуется, это явить себя и броситься с верхушки самого высокого храма, чтобы все ангелы небесные на руках понесли меня. А потом…

Он пожал плечами.

– Я должен был сделать выбор. И вот это… – Он оглядел мраморные ступени, замершую толпу, затем поднял взгляд на удивительные шпили и купола города, и дальше – на высокое небо. – Это мир, который я создал…

Когда Иисус Христос промолвил последние слова, Бальтазар и горожане в толпе увидели, как он начал таять. Вместе с ним исчезли и жужжащие мухи, а невыносимая вонь сменилась пьянящим ароматом храмовых благовоний. Теперь он мог быть где угодно, и даже в нескольких местах одновременно. Он мог предстать сияющим видением на одном из холмов, а мог встать во главе армии, держа в руках меч, чтобы повести воинов в бой.

Все, что осталось от Спасителя здесь, – лишь слабый отблеск, надежда увидеть знакомые очертания в тени и несколько отставших мух – ничего больше, чего и боялся когда-то Бальтазар.

Он протолкался вниз по ступеням и выбрался из толпы.

Бальтазар брел по золотым улицам Иерусалима в одиночестве. Прежде он мечтал о сне, но теперь понял, что не будет ему ни сна, ни покоя в этом городе. Этот град слишком велик. Слишком славен. А он всего лишь человек. Возможно, он обратится в прах, в то время как верующая, никогда не знающая сомнений масса будет спасена. Эта кощунственная мысль почему-то утешила его.

Бальтазар вышел из города через одни из двенадцати великий врат, почти не заметив этого, и очнулся уже среди военного лагеря, в которой воины и вторящие им сонмы ангелов славили будущую неизбежную победу.

Оглянувшись на город, который, наконец, укрыла сгущающаяся тьма, он снова подивился, зачем всемогущему Богу возводить такие могучие укрепления. Снова вопросы, Бальтазар… Бессмысленные сомнения и вопросы… Шагая прочь от слепящего света, он понял, что стремится к одиночеству, тишине и чистоте.

Он понял, что наступила ночь, усталые глаза уловили нечто, похожее на мерцание звезд на темной небесной тверди.

Земля была твердой, сухой и пыльной. У него начали заплетаться ноги. Закружилась голова. Бальтазар упал, он потерял счет времени, пока над ним не забрезжил свет. Он вскрикнул и закрыл лицо руками в ужасе, и лишь потом понял, что на небо просто взошло солнце. Он оказался в пустыне. Да, она была ужасной, но и прекрасной также пустотой, над которой дрожал от жара раскаленный воздух.