– Я презирал тебя за обман. Ты прекрасно осознавала, чем чреват такой поступок, но тем не менее рискнула, хотя шансы на успех стремились к нулю.

– Рискнула и не жалею, – покаянно шепнула я. – Существовал единственный способ уничтожить «Экстрасенс», и я им воспользовалась.

– Для тех, кому ты небезразлична, никакая победа не сопоставима с твоей смертью. Считать иначе – заблуждение. День за днем я надеялся, что ты образумишься. Поймешь, какую глупость сотворила. – Страж легонько вздернул мне подбородок. – Впрочем, как всегда.

Улыбка на моих губах вспыхнула и погасла.

Присутствие Стража подействовало умиротворяюще. Захотелось поскорее выбраться из ванны и завалиться спать. Я потянулась за куском мыла, Страж устроился на полу.

– Джексон наведывался в архонт. Решил поболтать напоследок, – сообщила я, наблюдая, как ванна наполняется грязной пеной. – Если он не соврал, двадцать лет назад тебя изувечил сам Потрошитель.

Страж долго сидел, не проронив ни слова.

– Закованные в кандалы, мы почти смирились с мыслью, что нас неминуемо секвестрируют – казнят за совершенные злодеяния, – наконец произнес он. – Однако вышло иначе. У Саргасов рука не поднялась расправиться с сородичами.

– Альсафи Нашира не пощадила.

Свист меча. Стук, с которым отрубленная голова покатилась по полу. Я почти не знала Альсафи, однако он пожертвовал собой ради меня.

– Наверное, не совладала с эмоциями. Такое изредка, но случается. Предательство Альсафи вывело ее из себя. Нет, шрамы – куда более изощренное наказание, – вздохнул рефаит. – Отныне мы обречены вечно носить клеймо отступников.

– Тебя не преследует образ темницы? Нет ощущения, что ты до сих пор заперт в четырех стенах?

Снова повисла пауза.

– Из некоторых стен не вырваться, – глухо произнес Страж.

Хотя бы не соврал.

– Осталось помыть голову, – сменила я тему. – Надеюсь, справлюсь.

– Тогда не смею мешать.

Страж вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Собрав стремительно угасающие силы, я выдавила полтюбика шампуня и мылила волосы до тех пор, пока не заныли руки. Немалое мужество потребовалось, чтобы тщательно смыть запекшуюся кровь и грязь. Только удостоверившись, что кожа чистая до скрипа, я вытащила пробку.

Не знаю, сколько я просидела на кафельном полу – опустошенная, разбитая. Некогда элементарная, будничная процедура высосала из меня все соки. Пьяная от слабости, я кое-как поднялась; с мокрых волос стекала вода. На предплечье, между стежками, набухла капелька крови.

За три недели заключения мне всего раз позволили почистить зубы. Сейчас щетинки окрасились в розовый. Истратив примерно пинту ополаскивателя для рта, я вытерла волосы и натянула сорочку, путаясь в петлях и пуговицах.

На подгибающихся ногах я переступила порог. Страж отвел меня в затемненную комнату с высоким потолком, в которой на двуспальной кровати у окна громоздились подушки и одеяла.

– Отдыхай. – Он убрал руку с моей талии. – Скоро травмы дадут о себе знать.

Напряжение между нами стремительно нарастало, подстегиваемое осознанием неминуемого. Трепет внушал не внешний враг, готовый атаковать, не дожидаясь моего исцеления, а внутренний, затаившийся в моем теле.

– Сейчас принесу грелку, – проговорил Страж, заметив, как я хватаюсь за ребра. – Что-нибудь еще?

– Нет. – Перед глазами все плыло от усталости. – Страж… Тирабелл определила тебя в сопровождающие, поскольку больше никто не вызвался. Представляю, как унизительно для рефаита нянчиться с человеком. – Каждое слово давалось мне с невообразимым трудом. – Не хочу обманывать, я не знаю, когда поправлюсь и поправлюсь ли вообще.