– Ну вот! Мы только попробовали вино.

– Вы называете это «пробовать»? Хороша проба! Уф!

– Шико, друг мой, – Беарнец старался убедиться своим проницательным взглядом, свойственным только ему, в самом ли деле пьян Шико или только притворяется, – я думаю, ты теперь лучше всего сделаешь, если пойдешь спать.

– Да, да, государь, спокойной ночи.

– До завтра.

– До завтра, государь, ваша правда, теперь лучше всего ложиться спать. Прощайте. – И Шико растянулся на полу.

Видя это, Генрих взглянул на дверь, и, как ни быстр был взгляд, Шико заметил это. Генрих подошел к нему.

– Ты до такой степени пьян, бедный Шико, что ничего не видишь.

– Как, государь?

– Ты принял за свою постель ковер в моем кабинете.

– Шико человек воспитанный, такие ничтожные предметы не занимают его.

– Так ты не замечаешь еще, что…

– Что?..

– Что я жду кое-кого.

– Чтобы вместе ужинать? – И Шико сделал бесполезное усилие подняться.

– Помилуй бог! Как скоро ты пьянеешь, куманек! Ступай! Ты видишь, она беспокоится!

– «Она»… Кто «она»?

– Э, черт возьми! Женщина, которую я жду и которая принуждена стоять у дверей, вон там…

– Женщина! Э, отчего вы не сказали, государь? Я ухожу.

– В добрый час, ты истинный дворянин, Шико. Так… хорошо… Поднимайся, иди! Мне предстоит славная ночь, слышишь? Целая ночь!

Шико встал и, покачиваясь, добрался до двери.

– Прощайте, государь, доброй ночи!

– Прощай, друг мой, спи спокойно.

– И вам того же желаю, государь.

– Тсс…

– Да, да, тсс… – И он отворил дверь.

– В галерее найдешь пажа – он укажет тебе твою комнату. Ступай!

– Благодарю, государь. – И Шико ушел, поклонившись прежде так низко, как только может кланяться пьяный человек.

Но едва дверь за ним закрылась, как все его опьянение исчезло: он сделал три шага вперед и вдруг, возвратившись, приставил глаз к широкой замочной скважине. Генрих отворил дверь неизвестной особе, которую Шико, как послу, так хотелось бы узнать. Но вместо женщины в комнату вошел мужчина. И когда этот мужчина снял шляпу, Шико узнал благородное, важное лицо Дюплесси-Морне[9], сурового и бдительного советника Генриха Наваррского.

– Ах, черт возьми! – произнес Шико. – Вот кто может помешать нашему влюбленному, и помешать больше, чем мог бы я сам.

Но лицо Генриха выражало одно удовольствие. Он пожал руку вошедшему и, с пренебрежением оттолкнув стол, посадил Морне около себя со всем жаром любовника. Казалось, он с жадностью спешил выслушать советника, как вдруг, прежде чем Морне успел что-нибудь сказать, он встал, подав ему знак подождать, подошел к двери и запер ее с осторожностью, которая заставила Шико глубоко задуматься.

Между тем Генрих обратил свой пламенный взор на карты, планы и письма, которые министр последовательно представлял на его рассмотрение. Король зажег еще несколько свечей и принялся писать и отмечать что-то на картах.

– Ай-ай! – бубнил Шико. – Так вот она, приятная ночь короля наваррского! Если все они похожи на эту, то Генриху де Валуа приятных ночей не видать.

В эту минуту позади раздались шаги – это шел паж, дожидавшийся его в галерее. Не желая, чтобы его застали подслушивающим, Шико выпрямился во весь рост и спросил у пажа, где его комната. Впрочем, он знал уже, что ему было нужно: с появлением Дюплесси все объяснилось.

– Идите за мной, сударь, – пригласил д’Обиак, – мне поручено проводить вас в ваши комнаты.

И повел его на второй этаж, где для него приготовили апартаменты.

У Шико не было более сомнений: он знал теперь половину букв, составляющих загадку короля наваррского. Итак, вместо того чтобы спать, хмурый и задумчивый, он уселся на свою постель. Луна освещала долины, звезды отражались в реке.